- Откуда ты?
- Из Ментоне.
- Что случилось?
- Вот от maman записка к вам.
"Lieber Herzen, - писала она, как будто между нами ничего не было, - мы остановились дня на два в Ментоне; комната в гостинице небольшая, - Горас мешает Георгу, - позвольте его оставить у вас на несколько дней".
Это отсутствие такта поразило меня. Вместе с тем Эмма писала К. Фогту, чтоб он приехал на совещание, - и так чужие люди будут замешаны. Я просил Фогта взять Гораса и сказать, что места нет. (491)
"Однако, - велела она мне сказать через Фогта, - квартира еще за ними целых три месяца, и я могу ею располагать".
Это было совершенно справедливо - только деньги за квартиру заплатил я.
Да, в этой трагедии, как у Шекспира, рядом со звуками, раздирающими сердце, с сгоном, с которым исходит жизнь, мрет последняя искра, тухнет .мысль, - площадная брань, грубый смех и рыночное мошенничество.
У Эммы была горничная Жаннета, француженка из Прованса, красивая собой и очень благородная; она оставалась дня на два и должна была с их вещами ехать на пароходе в Геную. На другой день утром Жаннета тихо отворила дверь и спросила меня, может ли она взойти и поговорить со мной наедине. Этого никогда не бывало; я думал; что она хочет попросить денег, и готов был дать.
Краснея до ушей и со слезами на глазах, добрая провансалка подала мне разные счеты Эммы, не заплаченные по лавочкам, и прибавила:
- Madame приказывала мне, да я никак не могу этого сделать, не спросившись вас, - она, видите, приказывала, чтоб я забрала в лавках разных разностей и приписала бы их в эти счеты, - я не могла этого сделать, не сказавши вам.
- Вы прекрасно поступили. Что же она поручила вам купить?
- Вот записка.
На записке было написано несколько кусков полотна, несколько дюжин носовых платков и целый запас детского белья.
Говорят, что Цезарь мог читать, писать и диктовать в одно и то же время, а тут какое обилие сил: вздумать об экономическом приобретении полотна и о детских чулках, когда рушится семейство и люди касаются холодного лезвия Сатурповой косы. Немцы - славный народ!
V
Мы опять были одни, но это было не прежнее время, - все носило следы бури. Вера и сомнение, усталь и раздражение, чувство досады и негодования мучили. А пуще всего мучила какая-то оборванная нить жизни, не (492) было больше той святой беспечности, с которой жилось так легко, не оставалось ничего заветного. Если все то было, что было, - нет ничего невозможного. Воспоминания пугали в будущем. Сколько раз мы ходили вечером обедать одни и, никто не притрогиваясь ни к чему и не произнося слова, вставали, отирая слезы, из-за стола и видя, как добрый Рокка с сердитым видом качал головой, унося блюда. Праздные дни, ночи без сна... тоска, тоска. Я пил, что попало - скидам, коньяк, старый белет, пил ночью один и днем с Энгельсоном - и это в ниццском климате. Русская слабость пить с горя - совсем не так дурна, как говорят. Тяжелый сон лучше тяжелой бессонницы, и головная боль утром с похмелья лучше мертвящей печали натощак.