Через час времени Эмма возвратилась и мрачно возвестила мне таким тоном, как будто хотела сказать: "Вот плоды твоих злодеяний!"
- Natalie не едет; она погубила великое существование из самолюбия, - я спасу его!
- Итак?
- Итак, мы на днях едем.
- Как на днях? Что вы это... Завтра утром - вы забыли, что ли, альтернативу?
(Повторяя это, я нисколько не изменял этим слову, данному Natalie: я был совершенно уверен, что она его увезет.)
- Я вас не узнаю, как горько я ошиблась в вас, - заметила сумасбродная женщина и снова вышла.
Дипломатическое поручение на этот раз было легко, - она возвратилась минут через двадцать, говоря, что он на все согласен: и на отъезд, и на дуэль, но с тем вместе он велел мне сказать, что он дал клятву не поднимать пистолета на мою грудь, а готов принять смерть из моих рук.
- Вы видите, он все у нас шутит... Ведь и короля французского казнил просто палач, а не близкий приятель. Итак, вы завтра отправляетесь?
- Право, не знаю, как это сделать. У нас ничего не готово.
- За ночь все можно приготовить.
- Надобно паспорт визировать. Я позвонил, взошел Рокка, я сказал ему, что М-те Emma просит его сейчас визировать их пасс в Геную,
- Да у нас денег нет на дорогу.
- Много ли вам надобно до Генуи?
- Франков шестьсот.
- Позвольте мне вам их вручить.
- Мы здесь должны по лавочкам.
- Примерно?
- Франков пятьсот.
- Не беспокойтесь и - счастливый путь! (490)
Этого тонна она выдержать не могла. Самолюбие чуть ли не было в ней главной страстью;
- За что, - говорила она, - за что это обращение со мной - меня вы не имеете права ни ненавидеть, ни презирать.
- Стало, не вас имею?
- Нет, - сказала она, захлебываясь слезами, - нет, я только хотела сказать, что я вас любила искренно, как сестра; я не хочу вас оставить" не пожав вам руки, я уважаю вас, вы, может, правы - но вы жестокий человек. Если б вы знали, что я вынесла...
- А зачем вы были всю вашу жизнь рабой? - сказал я ей, подавая руку; на ту минуту я не был способен к состраданию. - Вы заслужили вашу судьбу.
Она вышла вон, закрывая лицо.
На другой день утром, в десять часов, в извозчичьей карете, на которую нагрузили всякие коробки и чемоданы, отправился поэт mit Weib und Kind38 в Геную. Я стоял у открытого окна, - он как-то юркнул в карету так быстро, что я и не приметил. Она протянула руку повару и горничной и села возле него. Унижения больше этого буржуазного отъезда я не могу себе представить.
Natalie была расстроена, - мы поехали вдвоем за город, прогулка была печальна; из живых, свежих ран струилась кровь. Воротившись домой, первое лицо, встретившее нас, был сын Гервега, Горас, мальчик лет девяти, шалун и воришка.