— Ты та, кого я люблю.
Я грустно улыбнулась и покачала головой. Его отговорка меня не устроила.
— Ты понимаешь о чем я. Рождение детей, и то, что вы рассказывали о моих способностях еще более проявившихся впервые месяцы после рождения близнецов, и так же то, что ты знаешь меня лучше, чем я сама, перевернуло мое мнение о себе. Я больше не знаю, кто я. Не знаю. Ты ведь понимаешь, что я имею ввиду?
Медленно Калеб кивнул. Черные локоны упали тенью ему на лоб, и я ласково убрала их, мне не хотелось, чтобы сейчас глаза Калеба что-то скрывали.
— И ты думаешь, что ответы будут ждать тебя там?
— Я не знаю, — тихо отозвалась я, понимая, что Калеб боится моего разочарования. Одно я поняла точно, то, что Калеб говорил недавно о моем изменении, — правда. Я, оказывается, действительно менялась, и как всегда он это заметил раньше меня. Калеб знал меня чрезвычайно хорошо. Вот бы и мне такие знания о нем!
Лето прошло, и эта неожиданная духота навевала мысли о дожде. Нет, не о дожде, а о ливне. Хотелось упасть на землю и, сняв обувь, принять на себя эту влагу, забыться, поддаться этой силе, такой одухотворяющей по сравнению с нашей бытностью, и проблемами.
— Думаю, стоит поехать.
Что-то все же не давало Калебу покоя. Он ведь хотел, чтобы я съездила, почему тогда его удивляют причины, по которым я решилась? А может он не ожидал, что изменения проходят столь болезненно? И в то же время, что он хотел — как я могу почувствовать себя кем-то, когда он привык решать за нас, исключая мое право на ошибку? К своему стыду — я не мать, и худшая сестра из всех. Не достойная возлюбленная — слишком уж серая по сравнению с его блистающей ясной красотой. А также я не телепат, а что-то средней между тумбочкой и телефоном — раз от раза выходит дозвониться, а в остальное время это пустое помещение, которое можно заполнять чем угодно, но не звуками иных сознаний. Ни к чему не пригодная: пою — не использую талант, могла бы рисовать — слишком ленива, хотела заниматься музыкой — да только когда я в последнее время брала в руки гитару? Так кто же я? Возможно, поэтому я позволяю Калебу вести наши отношения по той дороге, которую выбирает он — я не могу брать на себя какую-либо ответственность!
— Если бы я считал иначе — не предлагал бы тебе этой поездки летом. Что бы ни случилось, они имели к тебе отношение. Это возможность попрощаться с прошлым, отпустить его. Поверь, не у каждого бывает такая возможность. Договор с совестью — дорогое удовольствие!
Калеб был серьезен и печален, а также, безусловно, зол и обижен. Как я только могла засомневаться в его намерениях? Честолюбие и самовлюбленность по-прежнему составляли значительную часть характера Калеба. По крайней мере, теперь они были направлены не на тщеславные планы, а на то, чтобы учить меня уму разуму, и создавать все условия моего безопасного и беззаботного существования. Иногда он вел себя как любящий дедушка, но только когда мы не оказывались в такой небезопасной близости как сейчас.