Адвокат семьи по-прежнему удивленный и раздосадованный, что я не пожелала поехать на кладбище к деду и бабушке, шагал недалеко от меня. Хоть он и был чужим человеком, но его присутствие меня не раздражало.
Я села у небольшого надгробия с вырезанной на нем фамилией Сторк, потемневшей и еле заметной, а вот фотография Фионы была необычайно яркой. Если бы не сторож я бы вряд ли сама нашла надгробие, среди этих старых всеми забытых могил. Старик сторож удивленно молчал возле меня. На могилу никто раньше не приходил, а тут вдруг юное, нервное существо и тип в костюме одновременно.
В нескольких шагах стоял адвокат, вытирая со лба блестящие капли пота, наверняка фирменным платком. Легкий порыв ветра донес до меня отголосок его дорогого одеколона, смешанный с запахом страха и недоумения. Я улыбнулась, цинично подумав, что его, скорее всего больше раздражает, чем пугает то, что я не стала лицемерно убиваться по поводу смерти своих близких родственников.
На них мне было плевать. Сейчас я хотела поговорить с Фионой. А после добраться до всех ее возможных дневников, что имеются или найдутся в доме. А также еще оставалось прослушать завещание. В связи с моим приездом официальное оглашение завещания перенесли на завтрашний день, тогда соберутся и остальные члены моей так называемой семьи. Что ж, интересно будет посмотреть на них. А также узнать, что же такого оставили мне дед с бабкой, чтобы без меня не могло быть прочитано завещание.
Глаза Фионы не были такими же синими как мои или Сони и Рики, а немного светлее, также как и ее волосы. Если у меня они были темно-русые, почти каштановые, ее можно было назвать блондинкой, все-таки немецкие корни ее отца дали о себе знать. Здесь на фотографии она была очень молода и миловидна ничего общего с той Фионой, что я помнила. Чему удивляться, тут ей должно быть не больше чем сейчас мне!
Я очень надеялась, что, побывав тут, почувствую хоть что-то кроме щемящего чувства вызванного расставанием с Калебом. Но я ничего не ощущала. Ну, может еще легкое раздражение, так как сторож и адвокат, встали с обеих сторон от меня, будто бы ждали какого-нибудь подвоха.
— В архиве моих…дедушки и бабушки,…. - я сдержалась, чтобы не сказать Сторков, — есть еще какие-нибудь фотографии Фионы и мои?
Я приподнялась с могилы, и, заметив на соседней могиле цветы, вдруг почувствовала себя пристыженной. Какой бы ни была Фиона, она меня любила, и я помнила это очень отчетливо, а я теперь пришла к ней, такая молодая и здоровая, и меня, скорее всего, обойдет ее участь, а я даже не принесла цветов.