— Вы мне не верите, и я не в состоянии переубедить вас, милорд.
— А чего вы от меня ждали? — В голосе Оливера послышалось раздражение. — Вас доставляют к нам без сознания, потом вы приходите в себя и заявляете, что потеряли память — удивительно, не правда ли? И как, кстати, потерялся ваш багаж…
— Вы сказали «кстати»?! — Гостья даже остановилась от возмущения. — Да знаете ли вы, как унизительно носить чужое платье, пусть даже очень хорошее, но не по размеру?
— Где уж мне, — ответил граф, пряча усмешку. — Одежда с чужого плеча — это фи, моветон.
— Только не пытайтесь пустить в ход свое обаяние, не сработает, — предупредила Кейт. Она пошла было вперед, но вновь остановилась, не в силах успокоиться. — Я еще могу представить, что кто-то захочет осложнить жизнь вам, но зачем, по-вашему, мистифицировать добрейшую графиню?
— Пока не понял.
— Не имею ни малейшего желания ждать, пока вас осенит. Тем более что вы сомневаетесь в моей искренности.
Она отвернулась и быстро пошла по лужайке.
— Mais vous avez nulle part pour aller>2, — бросил ей вслед граф на почти безупречном французском.
— Sans se soucier je ne resterai pas ou je ne sui pas voulu. Particulierement pas avec un home qui me pense suis menteur>3! — тотчас откликнулась гостья и застыла, пораженная. — Я говорю по-французски!
— Как и большинство дам, — протянул Оливер без энтузиазма. — Я никогда не называл вас лгуньей.
— Но это всегда подразумевалось!
Несмотря на раздражение, Кейт не могла не почувствовать удовлетворения от нового открытия — она говорит по-французски! Что бы это значило?
— Может быть, я француженка? — спросила она. — Как вы думаете, Оливер?
— Вряд ли. — Граф взял ее за руку и повел к дому. — Честно говоря, я не знаю, что и думать, но теперь я почти готов поверить, что вы действительно ничего не помните о прошлом.
— Почему? — Она опять остановилась и отняла руку.
— Сомневаюсь, что вы обладаете таким замечательным актерским даром, — ответил Оливер, снова беря ее за руку.
— Фу, как грубо.
Они продолжили путь через лужайку.
— Мне даже хочется, чтобы вы оказались той, кем считает вас моя матушка, — признался Оливер.
— А кем она меня считает?
— Дочерью или другой родственницей какого-нибудь своего старого друга или знакомого, о чем, по ее мнению, могло свидетельствовать пропавшее письмо.
— Почему она так решила?
— Бог знает. Таков уж ее взгляд на мир.
— Почему же вам хочется, чтобы она оказалась права?
— С такой доверчивой душой, как у нее, больно видеть крах своих иллюзий.
— Не увиливайте от ответа. Итак, почему вы изменили отношение ко мне?