Наконец, телефон ожил.
— Шеф? — голос звучал с эхом, как бывает при дальней междугородней связи. — Докладываю: пятьдесят четыре процента голосов в нашу пользу. Даже больше, чем в прошлый раз. Управились за один тур.
— Как прошло?
— Лучше не бывает, Андреич, как по маслу.
— Ясно. Отбой, все свободны. Когда вылетаете?
— Еще разок проверим, дождемся сообщения в центральных СМИ и айда домой.
— Молодцы.
Вскочив, Алекс неслышно заходил по кабинету, смеясь глазами, ударяя кулаком правой руки о ладонь левой.
— О'кей! — тряхонул он обеими кулаками по воздуху, гася порыв, охвативший его от нешуточной удачи, потом, скрестив руки, прислонился в угол, образованный двумя окнами.
Закат разгорелся «во всю Ивановскую». В знойном мареве лежала бескрайняя каменная Москва. Неясно различались сталинские высотки с их шпилями, «вставная челюсть» Арбата, одинокая телевизионная башня, мерцали и подрагивали, будто сквозь толщу воды, золотые купола храмов. Ближе, совсем внизу, по ниточке кольцевой автодороги бежали игрушечные машинки, а в длинном правом окне близко и плоско, точно географическая карта, синело и розовело, отражая небо, Химкинское водохранилище. На нем стояли белые пароходы.
И темнел лесами обширный волнистый горизонт.
Устремив глаза на кромку леса, Алекс забарабанил пальцами по раме.
«И это уже легко, — вздохнул он. — Что же трудно? Что требует ежедневных одолений и сверх-усилий, всей мощи ума и духа?»
Постоял, додумал мысль о том, что легкость жизни есть подобие расслабляющей ловушки для дураков, и набрал номер сотового телефона.
— Второй? Я, Алекс. На нашей улице праздник, слышал, Костя? Опять выиграли с первого раза.
— А я нисколько и не сомневался.
— Почему же?
— Большие деньги не проигрывают, Алекс.
— Большие деньги и большая работа, Константин. Завтра подъедет Грач с ребятами, отметим победу в «Зубре».
— Как водится.
Виктор Селезнев сидел в вагоне метро развалившись, широко расставив колени, устремив глаза прямо перед собой, не видя, не слыша ничего, не замечая даже, как бесцеремонно притиснул в угол дивана скромную пожилую женщину. Он думал о себе. Свершилось. Его, драматического артиста, выгнали из труппы за драку. Вот так, Наташенька, не больше, не меньше. Что же теперь делать? Куда идти среди общей актерской безработицы? В начале сезона! Проклятье!
Соседка его незаметно исчезла, на ее место плюхнулся молодой человек и, не глядя, подвинул Виктора. Тот словно очнулся от своих мыслей. Посмотрел направо, налево по вагону.
— Люди добрые, помогите беженцам, нехватает на обратный билет… — раздалось в конце его.