Беркут поднял голову и увидел неподалеку плащ-палатку, на которой уже лежало несколько автоматов и солидная куча рожков с патронами.
— Да, младшой, пора, — он поднялся с камня, на котором сидел, и первым взялся за плащ-палатку с телом погибшего.
— А что с пленными делать будем? — спросил старшина, когда, предав тело земле, они собрались уходить.
— Какими еще пленными? — грозно переспросил его Андрей.
— Ну, теми, голопузыми, которых мы раздели?
— Я же сказал, что у нас нет пленных, — вежливо, казалось бы, совершенно добродушно, объяснил ему капитан, хотя каждый из бойцов понял, что этим показным добродушием командир погасил взрыв гнева.
— Но они есть, — простодушно молвил старшина. — И говори, что с ними делать.
— Это вам не регулярная армия. У партизан пленных не бывает и быть не может. У нас нет лагерей для военнопленных, поэтому в плен мы не берем. Точно так же, как и немцы нас, партизан, в плен не берут. А если и берут, то сразу же расстреливают. Или вешают. Это уж зависит от прихоти офицера. Я понятно выражаюсь?
— Да оно, конечно, понятно, — пробубнил старшина, отводя взгляд.
Однако пауза, которая наступила после этого признания старшины, оказалась слишком тягостной. Старшина ждал четкого приказа, и он имел право на него.
— Где эти фрицы? — не выдержал Беркут.
— Чуть дальше, там, за скалой, — угрюмо объяснил старшина и, еле поспевая за решительно направившимся к скале командиром, уже на ходу объяснил: — Понимаете, когда сидели в засаде, стрелять нельзя было. Ну, мы отвели их, привязали к деревьям, чтобы потом… Но там уже было не до них. Только сейчас вспомнил.
Увидев перед собой обер-лейтенанта и группу партизан, пленные разом поднялись и рванулись в разные стороны, будто в состоянии были разорвать веревки, которыми их привязали к толстой сосне.
Беркут взял из рук старшины автомат, передернул затвор, однако на спусковой крючок не нажал. Дрожа всем телом, пленные опустились на колени и, склонив головы, бормотали слова молитвы. В трусах и майках, облепленные глиной, с запекшейся на лицах кровью… Как он мог стрелять в этих безоружных людей? Но в то же время какое он имел моральное право перед тысячами своих сограждан отпускать этих оккупантов, чтобы завтра они снова взялись за оружие?
— Пощадите, господин офицер, — еле слышно проговорил один из них. — Бог одарит вас за это милосердие.
— Вы знаете, что существует приказ немецкого командования захваченных партизан пленными не считать, в лагерях для пленных не содержать, а казнить через повешение?
— Знаем, господин офицер, — подтвердил тот же пленный. Беркут вспомнил, что на его френче были погоны унтер-офицера. — И все же пощадите нас.