И все же когда она семенит по улице Сен-Дени — с белым зонтиком в руке, отворачивая голову от взглядов толпы, — вслед ей не несется ничего, кроме глухого бормотания. Моя мать, проводив глазами герцогиню Ангулемскую, произнесла лишь:
— Ну и капор!
Герцогиня, проведя последние восемь лет в Бакингемшире, по английской моде носит маленькие шляпки. Никто не сообщил ей, что парижанки предпочитают капоры размером с погребальную урну.
Капор, само собой, всего лишь предлог, он не значил бы ничего, если бы лицо под ним соответствовало нашим ожиданиям. Но мы видим суровое, закаленное в скорбях лицо женщины, еще молодой (ей за тридцать), но уже отошедшей от света. Мадам Рояль (как ее называли с детства), может быть, и вышла из Тампля, но Тампль остался в ней.
Ее брак с кузеном, сыном графа д'Артуа, оказался бесплодным во всех отношениях, и после возвращения во Францию герцогиня стала воздерживаться от светских развлечений, посвятив себя благотворительности. Она посещает больницы и работные дома, молится за души заблудших, а дважды в месяц совершает паломничество из Тюильри в Сен-Дени — неизменно с самой скромной свитой, — где навещает могилу родителей.
Однако в этот конкретный день ее планы нарушаются появлением двух неизвестных мужчин, самонадеянность которых не остается безнаказанной — их швыряют на землю.
— Пожалуйста, — заикаясь, произношу я. — Приносим наши извинения. У нас не было дурных намерений.
Но мои жалкие слова тонут в облаке звуков, пока, наконец, не заглушаются полностью голосом человека прямо надо мной — того самого, который угрожал мне.
— Кто вы такие? — сурово осведомляется он.
Это произносится столь властно, что ни о каком противодействии не приходится и думать.
«Это голос французского государства», — думаю я.
— Как вы здесь очутились? — продолжает он.
Из мрака доносится ответ:
— Меня зовут Шарль Рапскеллер.
Похоже, он совсем близко! Прищурившись, я различаю его голову, прижатую к замшелому камню.
— А это Эктор, — продолжает он. — Не надо его ни в чем подозревать, он всего лишь хотел помочь. А я иной раз могу заблудиться, просто со мной такое случается, с этим ничего не поделаешь.
— Заблудиться — это одно, — отвечает гол ос. — Но спуститься сюда по крутой лестнице, в полном мраке, можно только преднамеренно.
В итоге нас спасает еще один голос. Нас зовут.
— Так вот вы где!
Высокий ломкий голос, пропитанный водами Рейна. Столь идеально подходящий немецкому банкиру, что лишь когда Видок оказывается в непосредственной близости, я понимаю, что это он.
— Ха! Стоило на минуту отвернуться, и вы скрылись, как пара разбойников с большой дороги! Ну, погодите, вот расскажу вашей маме, как вы безобразничаете.