Адела де Отеро весело рассмеялась, и дону Хайме не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру. Веер соскользнул на ковер, и маэстро поспешно поднял его и протянул ей, все еще стоя на одном колене; в этот миг их лица сблизились почти вплотную.
– У меня нет подруг, и я не пью чай, – ответила она, и дон Хайме, замирая от восторга, заглянул в глаза фиалкового цвета, которые он никогда раньше не видел так близко. – А у вас были когда-нибудь друзья, я хочу сказать, настоящие друзья, люди, которым вы могли бы доверить вашу жизнь?..
Он неторопливо поднялся. Чтобы ответить на этот вопрос, ему не требовалось напрягать память.
– Это была не совсем дружба... Я имел честь провести несколько лет в обществе маэстро Лусьена де Монтеспана. Он обучил меня всему, что я знаю.
Адела де Отеро шепотом повторила это имя; было очевидно, что она слышит его впервые. Дон Хайме улыбнулся.
– Ну конечно, вы ведь еще так молоды... – Он посмотрел куда-то вдаль, затем снова обратил свой взгляд на нее. – Лусьен де Монтеспан был лучшим фехтовальщиком, какого я когда-либо знал. В те времена никто не мог с ним сравниться. – Мгновение он, казалось, обдумывал свои слова. – Ни один фехтовальщик.
– Значит, вы учились во Франции?
– Да. Чтобы стать учителем фехтования, я учился целых одиннадцать лет. Я вернулся в Испанию в середине века, в тысяча восемьсот пятидесятом году.
Глаза фиалкового цвета смотрели на него пристально; можно было подумать, что их владелице доставляло какое-то болезненное удовольствие извлекать на свет сокровенные воспоминания старого маэстро.
– Наверное, вы скучали по родине. Я хорошо знаю, что это такое.
Дон Хайме ответил не сразу. Он понимал, что Адела де Отеро принуждает его говорить о себе самом, к чему он по своей природе совершенно не был склонен. Но сидящая перед ним женщина обладала таким обаянием, что он поддался ее чарующей власти и все больше проникался к ней доверием.
– Да, сеньора, со мной действительно происходило что-то подобное, – проговорил он, покоряясь магической силе, исходящей от его собеседницы. – Но на самом деле все это было... несколько сложнее. Мое путешествие я бы скорее назвал бегством.
– Бегством? Вы не похожи на тех, кто устраивает свою судьбу подобным образом.
Дон Хайме улыбнулся, чувствуя нарастающую тревогу. В нем мягко и властно оживали воспоминания, и он вовсе не собирался впускать в них Аделу де Отеро.
– Я говорю образно, – добавил он осторожно. – Наверное, я несколько преувеличил. Хотя после всего, что со мной тогда произошло, это, возможно, и было самым настоящим бегством.