Годвин понял, что так можно проспорить целый день. Пустыми разговорами власть не удержать. Он закрыл ставни.
— Закрой окно, брат Савл, и подойди ко мне. — Аббат в ожидании смотрел на монаха. После недолгого колебания Белая Голова послушался. — Какие три обета ты давал, брат?
Наступила тишина. Настоятель обители понимал, что Годвин не признает в нем равного, и с вызовом посмотрел на него, но затем чувство долга взяло свое, и он произнес:
— Нестяжания, целомудрия и послушания.
— И кому ты должен повиноваться?
— Богу, правилу святого Бенедикта и своему аббату.
— Сейчас перед тобой стоит твой аббат. Ты признаешь это?
— Да.
— Должен отвечать: «Да, отец аббат».
— Да, отец аббат.
— Теперь я скажу, что делать, и ты обязан покориться. — Годвин осмотрелся: — Вы все — возвращайтесь на места.
Наступила мертвая тишина. Никто не двигался, все молчали. Может обернуться по-всякому, думал беглец, — покорностью и бунтом, порядком и анархией, победой и поражением. Он затаил дыхание.
Наконец Савл склонил голову и занял свое место у алтаря. Остальные последовали его примеру. На улице послышались возгласы, но, кажется, люди уходили. Вероятно, разбойники пришли к выводу, что так и не убедили врача осмотреть больного товарища. Настоятель Кингсбриджа подошел к алтарю и развернулся к монахам:
— Закончим прерванную молитву.
Слава Отцу и Сыну
И Святому Духу.
Пели нестройно. Братья были слишком возбуждены, но все-таки стояли на своих местах и молились. Победа.
И ныне и присно
И во веки веков.
Аминь.
— Аминь, — повторил Годвин.
Кто-то из монахов чихнул.
Вскоре после бегства Годвина от чумы умер Элфрик. Керис жалела Алису, но не особенно скорбела. Строитель притеснял слабых и заискивал перед сильными, а из-за его наветов на суде она едва не угодила на виселицу. Мир без этого человека стал немного лучше. Даже строительное дело наладится, когда за него возьмется зять Элфрика Гарольд Каменщик. Олдерменом избрали Мерфина. Мастер говорил, что чувствует себя капитаном тонущего корабля.
Люди продолжали умирать и хоронить родных, соседей, друзей, покупателей и работников. Постоянный ужас ожесточил многих настолько, что насилие и жестокость не производили уже никакого впечатления. Те, кто думал, что умрет, пускались во все тяжкие и без удержу потакали своим прихотям, невзирая на последствия.
Мерфин и Керис пытались наладить в городе хоть какую-то нормальную жизнь. Приют оказался самой удачной затеей настоятельницы. Сироты с радостью укрывались за надежными стенами монастыря. Забота о детях, обучение их грамоте, пению отчасти восполняли подавленную материнскую потребность некоторых сестер. Съестных припасов было много, а едоков становилось все меньше. И Кингсбриджское аббатство наполнилось здоровыми детьми.