Тетя Ханум, отрезая от теста новые кусочки, прервала маму на полуслове:
- Как вам не стыдно? Что вы ноете? Чем недовольны? Что ворчите, а? Почему это здесь вам так плохо стало?
Грозным взглядом из-под широких бровей тетя Ханум оглядывала по очереди тетю Сафуру, тетю Мешадиханум, тетю Фирузу, тетю Нису, маму, и все они тотчас умолкали и некоторое время так вот молча работали, старались не смотреть на тетю Ханум, но в конце концов тетя Мешадиханум не выдерживала, заговаривала о другом:
- Ей-богу, Мухтар хороший человек, пусть говорят что хотят! Кюбра бездетная, да еще такая больная, а Мухтар ее не бросает... Ей-богу, всякий на месте Мухтара женился бы на другой, детишек завел... Ну и что же, что у него уши маленькие?..
Но тетя Ханум и на этот раз прикрикнула на тетю Мешадиханум:
- Хороший, плохой, его дело! Нам-то что? Что нам за дело до ушей Мухтара, а?
После этого у женщин вовсе пропадала охота судачить, и они начинали торопиться, чтобы побыстрее закончить и уйти, потому что тете Ханум они грубить не смели и при тете Ханум сплетничать не смели, будь то у нас дома, в бане или на улице. Например, в бане тетя Мешадиханум, глядя на вздутый живот тети Фирузы, говорила: "Как только поняла, что беременна, надо сразу же закрыть глаза, если хочешь, чтобы был мальчик; потом ты должна подождать, чтобы луна взошла, открыть глаза, чтобы первой увидеть луну, а если, наоборот, девочку хочешь, тогда надо первой увидеть солнце..." Тетя Ханум вонзала свой черный взор в тетю Мешадиханум и спрашивала: "А может, зима, может, солнце целую неделю не выйдет, тогда как? Глаза не открывать?" Тетя Мешадиханум отвечала: "Да". Тетя Ханум говорила: "Слушай, пойди закажи молитву, чтобы поумнеть!.. Взрослая женщина, а такую чушь порешь, людям головы забиваешь!" Или, например, когда я, прежде чем налить в чайник свежей воды из нашего дворового крана, выливал кипяток на землю, мама кричала: "Не лей, не лей горячую воду на землю! Попадет на джинна, обожжет, в беду попадем!.." Тетя Ханум, не удержавшись, с веранды ворчала на маму: "Слушай, Сона, ну что ты такое говоришь, зачем ребенка пугаешь?" Мама отвечала: "Как быть, тетя Ханум, люди так говорят, да..." - "А может, люди начнут биться головой о стенку, ты тоже будешь?"" Мама умолкала, не оправдывалась; я никогда не видел, чтобы у нас в квартале какая-нибудь женщина перечила Ханум-хале.
Что до Мухтара, о котором говорила тетя Мешадиханум, то он жил по соседству, но, в сущности, не был "нашим": государство дало ему квартиру на втором этаже единственного трехэтажного дома в нашей махалле, и каждое утро за ним приезжала черная "эмка". Эта же машина привозила Мухтара с работы. Никто не знал точно, какую должность занимает Мухтар, но шофер стоял перед ним навытяжку. Мухтар никогда, как другие мужчины, наши соседи, в выходной день не играл в нарды, сидя на тротуаре, не пил чай под тутовым деревом, не принимал участия в свадебных или траурных церемониях, ни с кем не разговаривал, только здоровался кивком головы и садился в "эмку" или выходил из нее и шел домой. Осенью, зимой и весной на Мухтаре всегда был длинный черный кожаный пиджак, говорили, что под этим пиджаком у Мухтара пристегнут к поясу пистолет; на голове у него тоже красовалась кожаная шапка, а летом он надевал застегнутую на все пуговицы темно-кофейного цвета рубаху; обут он был в черные хромовые сапоги, а темно-кофейные галифе Мухтара были знамениты на всю округу. И еще в квартиру Мухтара провели телефон (в махалле больше ни у кого не было телефона), и перед Мухтаром робели, потому что робели перед телефоном, перед черной машиной, перед черным кожаным пиджаком.