Подъехала еще одна машина, остановилась перед воротами, и в этой машине кроме шофера сидел кто-то вроде Мухтара. Милиционер опять, выйдя из будки, вскинул перед машиной ладонь к виску, человек, сидевший в машине, кивнул головой, милиционер открыл железные ворота, впустил машину во двор, снова закрыл ворота, вернулся в свою будку и сказал тете Ханум:
- Ахчи, пожалей себя, воспалением легких заболеешь. Ступай займись своими делами. Тетя Ханум сказала:
- У тебя свои дела, у меня свои! Ты людям двери открывай!
- Вах! Какая ты злая женщина!
- Моя забота! Ты будь добрым!
Качая головой, милиционер вошел в будку, снова стал греть руки над электрической плиткой, не удержался, взглянул в окошко на тетю Ханум и опять покачал головой.
Тетя Ханум прошла из конца в конец улицу, где находилось это здание; кроме будки и железных ворот, другого входа не было, и тетя Ханум опять вернулась к воротам.
В здание больше никто не входил и никто не выходил,- наверное, начался трудовой день; милиционер словно забыл о тете Ханум, поставил на электроплитку маленький железный чайник, нацепил на нос очки и стал читать старый журнал "Огонек".
Снег шел все такой же редкий, падал на землю и таял, на асфальте оставались круглые мокрые пятна, и, когда ненадолго переставал идти, они высыхали.
В толстой шерстяной шали, накинутой на голову и плечи поверх пиджака, тетя Ханум не чувствовала холода, но пальцы ног и рук окоченели.
Казалось, в этот холодный зимний день и огромное здание, как пальцы тети Ханум, окоченело; казалось, в этом здании никого не было, и тетя Ханум снова оглядела по очереди все окна: на всех окнах были темно-синие занавески; казалось, они были не вытканы из ткани, а вытесаны из темно-синего камня; ни одна рука их никогда не откидывала, никогда ветер их не колыхал.
Милиционер отвел глаза от журнала, тронул рукой чайник, проверяя, согрелся ли, потом потер руки,- наверное, хотел сохранить тепло чайника, потом решил продолжить чтение журнала, но вдруг посмотрел в окошко будки на тетю Ханум, сдвинул очки на лоб и снова покачал головой.
Шерстяная шаль постепенно намокала от редкого мокрого снега, но тетя Ханум не мерзла, только ощущала на плечах тяжесть шерстяной шали да еще стыли пальцы ног и рук.
Открылась дверь будки, и двое, выйдя из здания, прошли мимо тети Ханум и исчезли; вскоре вышел еще один человек. .
Это были обыкновенные люди...
Милиционер заваривал себе чай.
Тетя Ханум приблизилась к воротам, внимательно прислушалась: изнутри не доносилось ни звука. Тетя Ханум открыла дверь будки: