Он вытащил из кармана часы и посмотрел на них. Почти три. Он опоздал к доктору Каттлу, который, как Хоули знал из опыта, сейчас откажется его принять. Но юноша решил все равно туда пойти и попросить перенести встречу, хоть и готовился к отказу — доктор Каттл соблюдал строгую пунктуальность. Он тоже способен вывести Хоули из себя: несмотря на свои двадцать четыре года, он уже был квалифицированным врачом с собственным кабинетом, чему Хоули ужасно завидовал. Он слышал, что этот парень был дальним родственником Рузвельта, и семья оказала ему финансовую поддержку.
«Довольно! — наконец мысленно произнес он, застыв посреди решетки улиц Манхэттена. — На сегодня хватит!»
Вторую половину дня он провел у себя в комнате, лежа на кровати и таращась в потолок. Ему было очень одиноко. В городе у него нет ни друзей, ни семьи. Время от времени в памяти всплывала Шарлотта, однако он знал, что особо по ней не скучает, и его беспокоил сам этот факт. Неужели он действительно настолько холоден? Что же касается Отто, Хоули ни разу не видел сына с тех пор, как отправил его к бабушке и дедушке после гибели Шарлотты. Он некоторое время переписывался с родней жены, но затем перестал: нечего было им сказать, и он не мог притворяться любящим отцом. В глубине души Хоули знал, что не увидит сына больше никогда.
Вопреки обыкновению, Хоули решил выйти вечером из дому, чтобы залить горе в местном мюзик-холле. Он не раз видел на тумбах афиши представления, поскольку каждый день, отправляясь на работу, проходил мимо театра, но никогда не заглядывал внутрь. Девушка в билетной кассе жевала жвачку и даже не взглянула на Хоули, заплатившего десять центов за вход. Тем не менее, сидя один за столиком и потягивая пиво, он чувствовал себя как-то неловко: на сцену выходили комедианты и танцовщицы, исполнявшие свои номера с тем вялым энтузиазмом, который могло вызвать у них нищенское жалованье. Публика уделяла артистам примерно столько же внимания, сколько и своим разговорам; зрительный зал был заполнен лишь наполовину, и большинство завсегдатаев стояли или сидели за столиками возле бара. Прошло около часа, Хоули осушил несколько кружек и, утомившись, подумывал вернуться домой. Однако перед самым уходом его внимание привлек какой-то хлыщ — немолодой мужчина в пестром жилете, с замысловатыми усами, который большими шагами вышел на сцену и захлопал в ладоши, желая привлечь внимание публики.
— Леди и джеееент-льмены, — громко возвестил он, растягивая слова, как резинку, и игнорируя свист и улюлюканье, доносившиеся из разных концов зала. — А теперь я с огромным удовольствием, да-да, с