Прежде чем исчезнуть, бесноватая обернулась и, глядя на Максима, прокричала окровавленным ртом:
— А ты берегись, музыкант! Лучше не лезь не в свое дело. Сгоришь заживо, обуглишься как чурка в костре, так и знай!
Дверь за ней со стуком захлопнулась.
Максим поспешил к Ярославу, у того по шее стекала кровь на рубашку. Василий открыл шкафчик с лекарствами. Похоже, он лучше хозяина разбирался в домашней утвари. Ранки, оставленные зубами, промыли, обработали йодом и залепили пластырем. Максим ожидал, что Ярик будет ругаться, но тот только сопел и безропотно сносил лечебные процедуры.
Перед сном Максим предложил ему прогуляться. Они снова пошли к пруду, сад был тих, глянцевая чернь воды лежала неподвижно, в ней неясными пятнами отсвечивали окна особняка, за коньком крыши луна была не видна, но освещала ночное небо золотистым полукругом.
— Смотри, какие звезды: яркие, как бессчетные глаза ночи, — вдруг выдал Ярослав.
Максим даже споткнулся от неожиданности: услышать такое от Ярика! Тот не был склонен к поэтическим сравнениям вне зависимости от сезона, времени суток или обстоятельств. Такого законченного прагматика трудно было сыскать. Даже исполнительским мастерством Максима он восторгался как человек, который в состоянии оценить чужой талант, но вряд ли музыка трогала его глубоко, если вообще трогала. Обычно, пока Максим играл на сцене, Ярик за кулисами улаживал текущие дела по телефону, изредка с умным видом сидел в партере, да и то украдкой глазел по сторонам в поисках нужных знакомых.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — забеспокоился Максим. — Как бы рана не воспалилась. Может, у тебя температура?
— Если бы от женщины у мужика случалась температура, мы бы все давно перемерли.
Но до чего хороша чертовка! Знаешь, Макс, укусы мне приходилось сносить от баб, чего они только не вытворяют в порыве страсти, но чтобы с ненавистью… Это, брат, что-то изысканное. У-ух! До сих пор пробирает.
— Ты серьезно? Тогда не все потеряно: она каждый день приходит. Будут тебе острые ощущения. Главное — пластырем запастись.
— Не смейся, старина, я такой девушки никогда не встречал. Разве ты не заметил? Она же писаная красавица!
— Ну, если ее хорошенько отмыть… может быть…
Утром, позавтракав, Максим дал себе час послабления, после чего отправился в «экзекуторскую комнату» — такое название он дал кабинету Веренского.
День был солнечный, Максим раздвинул шторы, открыл окно и впустил веселые лучи в помещение, но только он это сделал, как едва не ослеп. Глаза защипало, потекли слезы, лучезарность летнего утра в помещении превратилась в резкий, ослепительный свет; он был белым, ненатуральным, не таким как на улице.