— Ты что здесь делаешь, прохвост?
Чертенок болтался на весу, покаянно опустив рожки и свесив лапы.
— Ой-ой, господин, отпусти, — заверещал он. — Твоя рука жжется. Ты спалишь мне шкуру.
Михалыч посадил его на крышку корзины.
— Благодарю, господин, а то каждый норовит попортить мой костюмчик, — пожаловался франт, расправляя на шее пышное жабо.
— А ну отвечай, козявка, что ты здесь вынюхиваешь! Тебя шпионить послали?
— Ни-ни-ни, господин, я сам. Ты меня, пожалуйста, не выдавай. Если старшие узнают, что я хожу сюда самовольно, меня снова высекут. Раньше мы ходили в мир людей только с высшего соизволения и с большими трудностями, а сейчас, когда проход открыт, все стали бегать без спроса. Но все равно запрещено, особенно младшим, если попадусь, меня накажут.
Михалыч присел на край ванны:
— Ну и какого черта тебя носит сюда каждый день?
— Ай-яй-яй, тебе, светлейший, совсем не пристало чертыхаться. Разве ты плохо учился? Вот я хорошо усвоил, что нам можно, а что нельзя, потому что я лучший ученик!
Зет вдруг насторожился и шмыгнул обратно под крышку корзины. Вошел Максим, осколки хрустнули у него под ногами.
— Доконал-таки флакончик? Ну и черт с ним! Этот аромат меня уже во сне преследует, никогда больше не куплю.
— Чертыхаться нельзя, — назидательно сказал Михалыч. — Чему тебя только учили?
— Да ничему, в общем-то. Так, музыке кое-как. Я тебе помешал?
— Хочу принять ванну, что-то спину ломит.
— Ухожу. Руки только сполосну. Осколки-то смети хоть в сторону, порежешься.
Как только Максим ушел, Зет выбрался из корзины.
— Это твой друг? — кивнул он на дверь. — Я слышал, что он гений. А еще я тайком подслушивал, как он играл. — Чертенок сокрушенно вздохнул. — Жаль, долго не проживет.
— С чего ты так решил? — Михалыч нахмурился.
— Он добрый гений, а добрые гении наши злейшие враги. С ними необходимо бороться безжалостно, любыми средствами, — наизусть отчеканил Зет.
— Ах, вот оно что! Понятно, — снова улыбнулся Михалыч. — Давай-ка, отвечай урок до конца, посмотрю, какой ты способный.
Чертенок вытянулся и с готовностью затараторил:
— Добро, посеянное гением, живет в веках, и искоренить его практически невозможно. Один добрый гений стоит миллиона мерзавцев, потому что зло не живет долго, а сотворенное гением — вечно и сводит на нет все наши усилия. Поэтому гениев мы стараемся истреблять как можно раньше, чтобы свести их вклад к минимуму.
— Истреблять? Это как же? Убиваете, насылаете порчу?
— Зачем? Все делается с помощью самих же людей. Ты, светлейший, задаешь странные вопросы. Будто сам не знаешь. Наше дело нашептывать людям дурное, а остальное они сделают за нас.