– Да… – многозначительно произнесла она. – Итак, когда же я буду платить тебе добром за добро?
Фернандо, разумеется, понял намек, но виду не подал.
– Не понимаю, о чем ты. Я не ставил никаких условий. Это кольцо я дарю тебе просто так. Потому что все, кто помолвлен, носят кольца. Родители были бы неприятно удивлены, если бы я не подарил тебе кольцо. – Он говорил с нарочитой холодностью, так, словно речь шла не о помолвке, а о деловом соглашении. – Думаю, я поступил правильно. Иначе у них возникли бы всякие ненужные вопросы, они стали бы сомневаться в истории, которую мы наплели…
– Наплели! Ты очень хорошо выразился. Для тебя все происходящее просто-напросто спектакль! Тебе плевать, что я не могу прикидываться, не могу…
– Ты не можешь! И что же прикажешь делать? Рассказать, как все было на самом деле? Поведать, почему мы с тобой расстались? Ты этого хочешь? Чтобы я сообщил им, как застал тебя в постели с другим мужчиной, а ведь не прошло и двух недель с момента нашей женитьбы.
– Я пыталась тебе все объяснить!..
– А тут не нужны никакие объяснения. Мне и так все было ясно. У меня, слава Богу, глаза на месте. – Он в раздражении вскочил и принялся ходить по комнате.
– Как ты не понимаешь, – воскликнула она, – все было подстроено!
– Как же! Пер Лагерфест был в твоей постели? Отвечай, да или нет?
– Да.
Не могла же она сказать «нет», когда он сам все видел. Она проснулась и, к своему ужасу, обнаружила рядышком в постели Пера Лагерфеста. Как он туда попал, осталось для нее загадкой. Времени выяснить это у нее не было. Фернандо рвал и метал, ему не были нужны объяснения, ему хотелось побольнее оскорбить ее.
О той ночи Бенедикт не могла вспоминать без содрогания. Вот слышатся шаги в коридоре. Человек останавливается. Ключ поворачивается в замке. Дверь распахивается. Зажигается свет.
В дверном проеме стоит ее муж, бледный как смерть, с безумным взглядом. Он молчит и смотрит на нее. Лишь несколько секунд спустя он обрел дар речи. В жизни Бенедикт уже случалось, что ее несправедливо обижали, но еще никогда ей не было так больно.
– Так что же ты стесняешься лгать моим родителям? Ты же обманывала меня в том, что для меня важнее всего на свете.
– Неправда! Никогда, никогда в жизни я…
– Ты клялась мне, что любишь меня больше всего на свете. Что ты хочешь остаток жизни провести со мной, что никто другой тебе не нужен…
Бенедикт задрожала.
– …что ты не ляжешь в постель с другим мужчиной, – безжалостно продолжал Фернандо. – Разве не так?
Уж лучше бы он ударил ее, лучше пощечина, чем эти холодные, бездушные слова, которые он цедит сквозь зубы. Его презрение ранит и отзывается болью, ибо каждое слово вонзается ей прямо в сердце.