Поколебавшись, я кивнула. Она права, рано или поздно моё упрямство кончится, и я приду к нему за ответами. И не только за ними… По телу прокатилась жаркая волна, едва я вспомнила его прикосновения, нежные, ласковые губы, тихий шёпот…
— Разберись с чувствами, милая, — Элис встала. — Определись, кого же ты любишь, Деймона, Учителя или Конрада Монтеррея. И тогда всё встанет на свои места.
Я оторопело посмотрела на подругу.
— Господи, с чего ты взяла, что я люблю кого-то из них? — выдавила я.
— Потому что глаза выдают тебя, когда ты говоришь о них, — просто объяснила Элис. — Или даже только думаешь, Лори. Прости, мне надо идти, много дел. После обеда Роберт обещал свозить меня на прогулку. Не грусти здесь одна, ладно?
Проводив подругу, я уединилась в библиотеке, с ногами забравшись в кресло. Я не сказала Элис правду, которая открылась мне лишь сейчас: кажется, я люблю всех троих, и каждого по-своему… Боже, помоги мне.
На следующее утро родители не приехали, и я начала беспокоиться. Папа сказал, на пару дней, не больше. Уняв тревогу и решив подождать до вечера, я спустилась к завтраку. Когда я допивала чай, дворецкий принёс на подносе конверт. Сердце ёкнуло, но это оказалось всего лишь приглашение в оперу на сегодняшний вечер от графа Монтеррея. Я облегченно вздохнула. Я разрывалась между желанием получить письмо от Деймона и никогда больше не слышать о нём ничего, что лишь усугубляло сумрачное состояние души. Предстоящая встреча с Монтерреем немножко подняла настроение, я не собиралась себя обманывать: мне хотелось увидеться с ним. В конце концов, у меня не так уж много друзей или знакомых, с которыми можно поговорить об интересных вещах, а с предстоящим замужеством Элис и её занятостью в связи с этим событием кроме графа таких и вовсе не оставалось. Не думаю, что беседа о путешествиях способна пробудить во мне какие-то серьёзные чувства. Часы пробили двенадцать, и я, спохватившись, поспешила подняться к себе. Сегодня ждали две клиентки, и надо вернуться пораньше, вдруг родители приедут.
Встречи прошли как обычно, карты не показывали никаких неожиданностей ни мне лично, ни дамам, и я почти успокоилась. Если бы что-то случилось с мамой, папа незамедлительно вернулся домой, или уж в крайнем случае прислал весточку. Переодевшись и глубоко надвинув капюшон плаща на голову, я, поколебавшись, не стала снимать вуаль. Не знаю, почему, но я привыкла доверять интуиции. Выйдя из гостиницы, остановила экипаж и назвала вознице адрес. Я всегда выходила раньше, за несколько домов до нашего особняка, мало ли что. Вдруг, уже открыв дверь и собираясь сесть, остро почувствовала спиной чей-то пристальный взгляд. Вздрогнув, я оглянулась: ничего подозрительного. Это не был граф, он бы не опустился до банальной слежки, да и я научилась уже различать его взгляд. Кто-то чужой и незнакомый наблюдал за мной, и взгляд был неприятным, что мне очень не понравилось. Поспешно захлопнув дверь, я через переднее окошко назвала другой адрес, и ещё раз обвела нервным взглядом улицу. Люди торопились по своим делам, никому и дела не было до меня. Возможно, кто-то наблюдал из окна одного из домов. Экипаж тронулся, я поглубже забилась в угол, чтобы меня нельзя было разглядеть снаружи, и не снимала вуаль пока не подошла к чёрному ходу. Ещё раз оглядевшись, и не почувствовав опасности, я юркнула в дверь и поспешила подняться к себе. Дома тихо, значит, мама с папой ещё не вернулись. Часы показывали начало пятого, можно выпить чай, немного почитать, и собираться в оперу. Монтеррей написал, что заедет в семь вечера. Я твёрдо решила, что не буду прихорашиваться специально для него, и оденусь так, будто еду с родителями или Элис. Глянув на себя в зеркало, я вздохнула и поморщилась: решительно, розовый не мой цвет.