Мы стояли па улице, и я не знал, куда пойти. Было сыро и холодно.
— Слушай, Антон, ты не хочешь есть? Тут неподалеку приличная пирожковая.
В кафе не повезло. В этот холодный день всем хотелось горячего. Я поставил Тоню за пирожками, а сам бросился добывать кофе. Пролезть вперед мне не удалось. Пришлось встать в хвост.
Тоня терпеливо стояла в своей очереди. Однако когда я, взяв кофе, оглянулся, там ее не было — она сидела у выхода боком к столу. Я принес кофе, Тоня хмуро сказала:
— Я пирожков не взяла.
— И правильно. Пей кофе — и пойдем.
— Ты пей, — сказала она. — Я подожду у выхода. Мест все равно нет.
Оставив кофе, мы ушли.
— А ты помнишь, — сказал я, думая о вентиляторе в кафе, — как пели комары?
— Помню, — улыбнулась она. — Ты, может быть, спешишь? Я только хотела извиниться, что так получилось тогда. За грубость…
— Да нет. Все правильно. Я ведь тоже хотел приехать, поговорить.
— Правда? — обрадовалась она.
— Да.
— Чего же не приехал?
Мимо нас спешили люди.
— Антон, я знаю одно место — там можно спокойно поговорить.
Это был старинный дом, где на лестничных площадках стояли крохотные железные скамеечки с деревянными сиденьями. Сколько живу в Москве, другого такого не видел. Правда, из-за скамеек у меня всегда возникало ощущение, словно я забрался в чужой сад и сейчас выйдут хозяева и спросят, почему я здесь сижу.
Некогда мне показала этот дом моя жена. В другое время я бы сюда не привел Тоню. Но сейчас мне было не до тонкостей.
Слава богу — на лестнице ни души. Я посадил Тоню и стал смотреть на нее. И она тоже пристально посмотрела на меня. Посмотрела серьезно — со страхом и мукой. Ну да, вот тогда я и понял, что она меня любит. Ясно понял. Без сомнений. Сомневаются, когда счастливы. А я тут же отчетливо осознал, что несвободен. Еще минуту назад я совсем не думал об этом. Главное было — поговорить. А вот теперь это стояло рядом: «Любит, любит» и «Женат, женат».
Между тем мы говорили, мы все время говорили.
— А знаешь, кто рассказал мне тогда о вашем споре? Прасковья! Вы ее не видели, а она вас слышала. Только я сначала по-настоящему не злилась, а так, смехом. Ну, ладно, мол, покажу я вам, какой он такой город, а какая деревня.
А уж потом, потом злилась.
— Почему?
— Да так… Жанна еще ваша…
— А что Жанна?
— Да приходила она ко мне. Я, мол, вас жалеючи. Они шутят, смеются, а вы можете всерьез увлечься.
— Ну?
— Расписала мне вас: Юрка — трепло и ты, мол, не лучше.
— Так и сказала?
— Как-то в общем так.
— Вот сволочь!
— Я и обозлилась. И погнала вас всех… Тут Жанка, тут Прасковья. И я кипяток.