Когда ангеловцы умчались в степь, когда их последняя, тяжело гружённая награбленным добром бричка скрылась за горизонтом и за ней рассеялось рыжее облако ныли, людей покинуло оцепенение, они задвигались, заговорили, стали выходить из вагонов.
Вынесли убитых и уложили их рядышком на траву. Убитых было одиннадцать.
Двое мужчин подхватили лёгкое тело Юриной матери и тоже вынесли из вагона, положили в ряд с убитыми.
Юра, натыкаясь на людей, как слепой, пошёл следом, присел возле матери. Он не плакал — слезы где-то внутри его перегорели. Он отрешённо смотрел на изменившееся, внезапно удлинившееся мамино лицо, как будто она вдруг чему-то раз и навсегда удивилась…
С Юрой пытались разговаривать, но он не отвечал. Кто-то сердобольный настойчиво пытался всунуть ему в руку вареное яйцо и пирожок с гороховой начинкой. Он молча принял и бережно положил у изголовья матери, ещё не смея поверить в то, что она умерла. Все вокруг казалось Юре зыбким, нереальным.
Трое паровозников принесли лом и две лопаты. Стали долбить землю прямо возле дороги. Но потом подошёл ещё кто-то и посоветовал копать дальше, под деревьями. Земля там мягче, и место заметнее.
Наскоро вырыли неглубокую яму, стали переносить мёртвых. Юра огляделся, увидел разрытую землю, людей, которые осторожно поднимали убитых… Какая-то неясная, неоформившаяся мысль не давала ему покоя. Что-то он должен был сделать для мамы. «Но что, что?» — не мог он сосредоточиться. Юра погладил её голову, лицо, непривычно холодное и отчуждённое.
Рядом железнодорожники покрывали рогожей тело убитого. Юра всматривался — это был тот здоровенный голубоглазый парень, который невольно помог ему пробраться к поезду. «И он тоже? — вяло подумал Юра. — Только что был живой, такой сильный, и вот нет его. И мамы нет… Сейчас её унесут, положат вместе со всеми…»
И вдруг понял, что должен сделать, беспокойно задвигался, отвернул полу своей гимназической куртки, нащупал под подкладкой небольшой пакетик: это мама зашила ему, когда они собирались в дорогу. Там были два колечка, серёжки, ещё какая-то безделушка. Нетерпеливыми, непослушными пальцами Юра пытался оторвать подкладку, но зашито было крепко, и тогда, нагнувшись, он рванул её зубами — вот он, пакетик. Вскочив, Юра направился к железнодорожникам, напряжённо вглядываясь в их лица.
Потом он никак не мог вспомнить, что же говорил, как упросил их вырыть для мамы отдельную могилу. Вначале его и слушать не хотели, а когда он раскрыл ладонь с мамиными драгоценностями, самый старший из железнодорожников, ещё больше посуровев лицом, решительно отодвинул его руку: