Снаффи — любимец Петры, игрушечный муравьед, которого она берет с собой в постель.
Мэри-Эллен наклоняется ко мне:
— Вы знаете, кто это сделал, да?
— Да, мне кажется, что знаю. — Я не смотрю ей в глаза.
— Он… напал на Петру. Сделал что-то ужасное. — Мэри-Эллен Макинтайр не спрашивает. Она знает.
— Да.
— Вы собираетесь ему отомстить?
— Да. — Теперь я смотрю ей прямо в глаза, стараясь определить, выдаст ли она меня Фильде. Жена наверняка отругает меня за глупость.
Мы с Мэри-Эллен Макинтайр стоим на крыльце; она молча прикасается к моему плечу и быстро отходит прочь.
Фильда сжимает в руках сумочку и Снаффи. Она целует меня в губы, говорит, что любит меня, потом они с матерью садятся в машину миссис Макинтайр и уезжают. Я долго стою на крыльце и смотрю им вслед; наконец, красные фонари скрываются за углом. Возвращаюсь в дом и выключаю свет на крыльце. Иду на кухню и долго сижу за столом в темноте, пытаясь собраться с мыслями.
Мне трудно менять положение — мышцы протестуют. С трудом ковыляю на второй этаж, в комнату для гостей. Открываю дверь шкафа. Роюсь на верхней полке. Там хранятся старые фотоальбомы и свадебное платье миссис Моурнинг. Его же надела и Фильда в день нашей свадьбы. Платье обернуто в бумагу и сложено в коробку, перевязанную голубой лентой. Я встаю на цыпочки и шарю руками на верхней полке. Натыкаюсь на металлический футляр, придвигаю его к себе. Снимаю футляр и ставлю его на кровать. Он не заперт. Я откидываю крышку, медные петли слегка поскрипывают. Внутри, на бархатной подкладке, лежит револьвер. Калибр и марка мне неизвестны. Никогда не интересовался огнестрельным оружием. Револьвер, который сейчас лежит передо мной, принадлежал отцу Фильды — он скончался много лет назад, задолго до нашего с ней знакомства. Теща сама не знает, зачем она его хранит; револьвер ее пугает. Наверное, она не может заставить себя выкинуть его или, скорее всего, просто забыла о нем. Я вынимаю револьвер из футляра. Он маленький, но неожиданно тяжелый. На бархатной подкладке катается одинокая пуля. Я вынимаю ее и сжимаю в пальцах, грею о свои потные ладони. Потом смотрю на часы и понимаю, что времени у меня в обрез. Надо спешить!
Я смотрю на спящую Калли. Ее грязное личико совсем не такое мирное, спокойное и безмятежное, какое ожидаешь увидеть у семилетней девочки во сне. На переносице у нее глубокая складка, губы плотно сжаты. На втором операционном столе, напротив Калли, сидит Бен. Им сейчас занимаются доктор Хигби и Молли. Лицо моего сына превратилось в кровавую кашу. С первой же секунды, как я увидела его на пороге смотрового кабинета, мне хочется спросить его, кто его так избил. Но я молчу. Боюсь услышать ответ.