Мы выпалывали одуванчики дней десять, а потом это занятие нам надоедало. Напиться вишневой газировки и наесться жареной картошки мы успевали всласть. Нам ни разу не удавалось расчистить от сорняков более-менее приличную полянку. Одуванчики начинали размножаться, и над нами кружился белый пух, который уничтожал результаты всех наших трудов.
— Знаешь, — сказал мне Луис однажды, — на самом деле это феи.
— Ага, как же, — ответила я, не особенно веря ему.
— Правда-правда. Я от папы знаю. Он говорил, что каждая пушинка — это фея-волшебница. Если успеешь схватить пушинку до того, как она коснется земли, загадаешь желание и сразу выпустишь ее, фея в благодарность выполнит твое желание.
Я села на землю и отложила грязную ложку. Как интересно! До того дня Луис ни разу не рассказывал о своем отце.
— Вот не знала, что в Чикаго есть цветы.
Луис обиделся:
— А ты как думала? В Чикаго есть и цветы, и сорняки, и трава, только не очень много… Помню, папа говорил: «Феи пляшут на ветру — дотянись, схвати одну. Ты желанье загадай и скорее выпускай». По папиным словам, про фей ему рассказала его бабушка из Ирландии, а желания действительно исполняются. Каждое лето, когда появлялся одуванчиковый пух, мы ловили пушинки, загадывали желания и тут же сдували пушинки назад, в воздух.
— И что ты загадывал? — спросила я.
— Всякое разное. — Луис вдруг застеснялся, бросил ложку и побежал в лес, хватая на бегу пушинки.
— Какое разное? — кричала я, гонясь за ним.
— Вроде того чтобы наши «Чикаго Кабз» стали чемпионами. — Он не смотрел на меня.
— А как же твой папа? Ты когда-нибудь загадывал желание про папу? — тихо спросила я.
Луис понурил плечи, и мне показалось, что он сейчас опять убежит.
— Нет. Смерть есть смерть. Мертвых не воскресить. Зато можно пожелать много денег или стать кинозвездой — в общем, в таком вот роде. — Он протянул мне крошечную белую пушинку. — Ты что хочешь загадать?
Я немного подумала, а потом бережно дунула на пушинку. Она медленно поплыла прочь.
— Что ты загадала? — допытывался Луис.
— Чтобы «Кабз» стали чемпионами, что же еще, — ответила я.
Он рассмеялся, и мы побежали играть на Ивянку.
Но я загадала другое. Попросила, чтобы отец Луиса вернулся — просто так, на всякий случай.
Через восемь лет, когда нам исполнилось шестнадцать, мы снова пришли к Ивянке. Там мы в первый раз занимались любовью, а потом я заплакала. Мне трудно было выразить свои чувства словами. Я знала, что люблю его, знала, что ничего плохого мы не сделали, и все же плакала. Луис старался развеселить меня: щекотал, строил смешные гримасы, в общем, старался вовсю, а у меня все равно по лицу катились слезы. Наконец — видимо, от отчаяния — он куда-то убежал. Я рассеянно одевалась, вытирая слезы и сопли, и думала о том, что потеряла Луиса, своего лучшего друга. Через несколько секунд он вернулся и протянул мне два кулака.