Джонатан ничего не видел, кроме нависшего над ним перекошенного злобой рябого лица. В нос бил запах пива, лука и сигарет. Теперь шею сжимали уже обе руки, впиваясь пальцами, словно стальными когтями. Давление росло, и Джонатан чувствовал, что вот-вот задохнется.
И тут он отчетливо понял, что сейчас речь идет уже не о том, чтобы убежать, а о том, чтобы остаться живым. Придется убить самому. Его сознание угасало, и тогда он вспомнил об Эмме. Мысленно он видел, как она в неестественной позе лежит на льду. Одинокая. Брошенная. Он знал, что это его вина и что нельзя оставлять ее там, в расселине. Кто-то должен достать тело и похоронить его, как полагается.
Эта мысль придала ему сил.
Пальцы крепче сжали антенну. Джонатан сосредоточенно искал место для удара — глаза, нос, рот. Собрав остатки сил, он рывком приподнялся и воткнул антенну в голову негодяю.
Руки, сжимавшие его шею, тут же обмякли.
И Джонатан глубже вогнал металлический прут.
Отшатнувшись от машины, подонок завертелся на месте, жадно хватая воздух. Дужка очков соскочила у него с одного уха — оттуда торчал обломок антенны. Несколько раз он попытался ухватить ее, но пальцы не слушались.
Полуживой, Джонатан сполз с капота, не спуская глаз с противника. Его врачебный опыт подсказывал, что антенна, проколов барабанную перепонку, вошла в мозжечок, нарушив координацию движений и бог знает что еще.
Противник медленно опустился на колени. Подбородок упал на грудь. И он застыл с открытыми глазами, похожий на игрушку, у которой кончился завод.
Симона поднялась на ноги. Одна сторона лица у нее покраснела и распухла.
— Он умер?
Джонатан приложил пальцы к сонной артерии напавшего. Кивнул. Встал. Ботинком отбил кусок льда и приложил ледышку к ее щеке.
— Он кто? — спросила Симона.
— Понятия не имею. Впервые их вижу.
Куртка на бандите расстегнулась, из-под нее выглядывала серебряная бляха на ремне и кобура. Джонатан пригляделся к надписи на бляхе — «Graubunden Kantonspolizei».[9] Сердце у него ушло в пятки. Сунув руку во внутренний карман куртки, он вытащил удостоверение унтер-офицера полиции на имя Оскара Штудера. С фотографии на него смотрел убитый.
— Коп. — Джонатан протянул удостоверение Симоне.
— Быстро, — прошептала она, — идем отсюда!
— Я не могу. Я должен рассказать полиции, что именно произошло.
— Они и есть полиция.
До Джонатана ее слова дошли с трудом.
— Что они делали? Они ведь ни слова не сказали.
— Я не знаю, мне плевать, — говорила Симона. — Я выросла в стране, где не доверяют полиции. У меня забрали отца, потом забрали дядю. Никто ничего не объяснял. Я знаю, на что способна власть.