Мадо порой приходила к Лежанам. После «Корбей» эти обыкновенные стулья с соломенными сиденьями, старенький буфетик, скромный обед, за которым домочадцы говорили о простых, понятных вещах, казались ей счастьем. Для нее Лежан был не грозным трибуном, не блистательным инженером, а спокойным и милым человеком, который играет с семилетней Мими в прятки и помогает Полю решать задачи. Часто она завидовала судьбе Жозет.
Жозет жила не в игрушечном раю, а на черной черствой земле. Дочь рабочего, она «выбилась» — стала учительницей в шахтерском поселке, где копоть на всем — на лицах, на домах, на деревьях. Веселая по характеру, она узнала горе, голод, обиды. Было нечто детское в ее лице, но морщины вокруг глаз, да и сами глаза, усталые, порой угрюмые, говорили о жизненном опыте. Лежан восемнадцать лет тому назад встретил смешливую и вместе с тем печальную девушку; он дал ей веру — до него она думала, что жизнь — это жестокая борьба за хлеб, за деньги, за положение, с Анри борьба стала для нее жизнью. Несколько лет Лежан не мог получить работы, тогда они жили на скромный оклад Жозет; но она не падала духом — знала, зачем живет.
Как было ей понять сумасбродку Мадо? И Мадо ее побаивалась. Однажды она сказала Лежану: «Ваша жена очень суровая». Он рассмеялся: «Что вы… Вы привыкли к тепличным растениям, поэтому вам так кажется, а Жозет росла на морозе».
Лежан, как и все, был потрясен короткой телеграммой из Москвы. Приход Мадо его озадачил и раздражил — не до гостей!.. Но сразу он почувствовал, что у Мадо какое-то горе, и был с нею особенно мягок.
— Только вы можете мне объяснить… Другим я не верю, они все ненавидят русских… А я знаю, что вы — с ними. Я не могу понять… Скажите, это правда, что они нам изменили?
— Изменили нам?.. — Лежан усмехнулся, и его печальное лицо стало еще печальнее. — Как они могли нам изменить? Ведь мы их давно бросили. Я говорю не о нас, а о тех, кто правит Францией. Мюнхен, потом пакт с Риббентропом… Они хотели, чтобы немцы накинулись на Россию.
— А миссия в Москве?..
— Чтоб отвести глаза… Они думали провести русских. Вот почитайте интервью с Ворошиловым. Видите, «агрессор» — это о фашистах. Поляки отказывались пропустить Красную Армию, а французы и англичане поддерживали Бека. У русских не было выхода.
— Но я столько раз слыхала от него… — Мадо спохватилась. — Я столько раз слыхала, что главный враг — фашисты. Как же они могли сговориться? И против нас… Ведь здесь не только Бонне, не только Нивель, здесь вы, Самба, рабочие, народ…
Стемнело. Лежан хотел зажечь свет, но не зажег. Жозет ушла с дочкой. Лежан сказал: