– Все-таки я на вашем месте, дорогая Татьяна Ивановна, мечтал бы о любви, – стоял на своем Башкирцев.
Кто знает, в какую степь завели бы Таню и Башкирцева такие разговоры, если бы в этот момент из кабины не вылетел Нарзоев. Длиннорукий, жилистый, бледный, он повис в дверном проеме и, ни на кого не глядя, взволнованно крикнул:
– Товарищи, наш сигнал приняли! Пельта нас услышала двое суток назад! Эскадренный тральщик «Запал» уже вышел из Х-матрицы и движется к нам! Собираем вещи!
Сборы оказались недолгими. Коллекцию упаковали за каких-то полчаса.
А с личными вещами дело обстояло еще проще – ни у кого, кроме Нарзоева (который даже на Вешней предпочитал держать свои чемоданы на «Счастливом»), их почти не было.
Между тем в багажном отделении Таня обнаружила… планшет Шульги. Каким-то образом Эль-Сид все же ухитрился возвратить его на «Счастливый» и остаться при этом никем не замеченным!
Определившись с движимым имуществом, Таня, Никита, Башкирцев и Штейнгольц вновь расселись по своим креслам. Никита предложил распить три баночки «Жигулевского», отложенные как раз для такого случая еще в первый день, и тем самым отметить возобновление связи с мыслящим человечеством.
Экипаж принял идею Штейнгольца с энтузиазмом. Сознательность проявил только Нарзоев.
– Мне стыковку соображать надо, а не синячить, – буркнул он и исчез в кабине.
Но стоило Тане сделать три глотка, как она почувствовала: салон планетолета стал приплясывать, а глаза заволокло желтоватым туманом! Да-да, разнесчастные сто пятьдесят граммов слабого светленького пива ввели Таню в состояние невероятного, чудовищного алкогольного опьянения! Пожалуй, так сильно она не пьянела с тех пор, как однажды в обществе Воздвиженского посетила дегустацию массандровских вин. Тогда они с Мирославом, обнявшись, форсировали переулки противолодочным зигзагом и наверняка попали бы в вытрезвитель, когда б не ливень, распугавший городовых.
«Это все невесомость. Проклятая невесомость», – прошептала перепуганная Таня.
Она бросила на товарищей затравленный взгляд. Но те казались веселыми, возбужденными и почти трезвыми. Башкирцев энергично летал по салону, прижимая к груди банку с пивом, и громко вещал. Никита и Штейнгольц парили под потолком и спорили на общественно-политические темы. Всю Никитину депрессию будто корова языком слизнула!
Одна лишь Таня не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Ее подташнивало. Кружилась голова. Она пустила пивную баночку в свободное плавание и в изнеможении закрыла глаза…
– Девушка, я кому сказал: очнитесь! – произнес строгий мужской голос. Незнакомый голос. – Я приказываю очнуться!