Замок такой вот снежной зимой был по-настоящему красив – высокие башни, присыпанные снегом, теряли, казалось, свою изначальную внушительную и несокрушимую массивность, превращаясь в ажурные шпили. Корбин прекрасно понимал, что это – не более чем оптический обман, вызванный как тем, что замок возвышался на невысокой скале, от чего на него приходилось глядеть снизу вверх, так и тем, что снег под лучами закатного солнца блестел и переливался всеми цветами радуги, но все равно остановился полюбоваться. Ну и для того еще, чтобы лишний раз запечатлеть в памяти эту картину. Появилась у графа в последние годы одна тайная страстишка – когда выпадало свободное время, он любил посидеть в одиночестве и порисовать. Картины, как он сам понимал, были бездарными, поэтому он никогда и никому их не показывал. Ну и еще не показывал потому, что невместно владетельному графу заниматься таким вот, достойным, скорее, черни делом. Дворянин должен владеть оружием, знать геральдику, уметь петь, слагать стихи во славу прекрасных дам и интриговать. С оружием все было, как положено, геральдику Корбин тоже знал хорошо – важная наука, особенно с учетом того, что большинство дворян полуграмотные и ориентируются в окружении себе подобных исключительно по гербам. Стихи Корбина писать никто не учил, и, хотя за время странствий он и нахватался вершков, все равно не увлекался ими – считал пустым времяпровождением. Тем более во славу дам (и, хе-хе, не дам, хотя таковых ему пока что почти не встречалось). От его голоса, когда Корбин пел (а случалось это нечасто и, в основном, во время застолий) мухи дохли на лету – ну не дал Единый ему слуха. Ну а интригами Корбин не увлекался, потому что, подобно многим военным, был человеком прямым и интриговать считал ниже собственного достоинства. Правда, иногда пытались интриговать против него… Ладно, о мертвых или хорошо, или ничего.
Так вот, рисование считалось для дворянина невместным и, хотя Корбин, пользуясь своим положением высшего мага и богатого вельможи, демонстративно чихал на приличия, в душе он часто задумывался, не выглядит ли смешно в глазах окружающих. Вот и рисовал тишком, когда считал, что остальные этого не видят, благо тренированная память позволяла запоминать малейшие нюансы игры света и тени.
Последние пару сотен локтей преодолели пешком, забросив лыжи на плечи – дорога здесь была крутая, изрядно укатанная, поэтому на лыжах подниматься было муторно. У ворот их уже ждали – небольшую дверь распахнули сразу при их приближении, даже стучать не потребовалось. Объяснялась такая предупредительность просто да безобразия – дежурил парнишка из молодых, ему еще не надоела субординация, да и на графа он смотрел, как на полубога. Хотя, если вдуматься, для них так и было – еще четыре с половиной годы назад этот отрок (хотя какой уже отрок – юноша с начинающими пробиваться усами и крепкими, развитыми каждодневными упражнениями с оружием мускулами) был рабом, и единственной более-менее радужной перспективой в его жизни был шанс попасть к не очень злому хозяину, который не будет лишний раз бить и у которого есть можно пусть не досыта, но хотя бы так, чтобы не протянуть ноги. Ныне же он – воин младшей графской дружины, с правом носить меч, как у дворянина, с правом на добычу, стоящий на ступеньку выше тех, что раньше плевали на него свысока. Корбин специально, отправляя караваны в Тенор, включал в охрану таких вот молодых воинов, которых мальчишками забрали когда-то с рабского рынка того же Тенора – и для того, чтобы почувствовали разницу, и для того, чтобы научились понимать, какой счастливый билет выхватили в этой жизни. Теперь младшая дружина графа, состоящая из таких вот молодых воинов, была предана ему настолько, что легендарная собачья преданность рядом не стояла. В смутные времена верные люди дорогого стоят, поэтому Корбин и создал это подразделение, которое регулярно натаскивал в реальных стычках, и, надо сказать, молодые волчата его ни разу не подвели. Гибли – да, бывало, все-таки опыта у них было пока что маловато, но не предавали и спину врагу не показывали, чем заслужили уважение даже матерых ветеранов. Да и прогрессировали они стремительно – намного быстрее, чем Корбин рассчитывал изначально, хотя и отсев был довольно велик.