– Конечно.
И опять в ее словах прозвучала жестковатость. Ее ничуть не смутила двусмысленность моего предложения, она будто ждала от меня именно этих слов.
– Друзья мои! – воскликнул Жора с подъемом, но по обыкновению проглатывая части слов. – Я рад, что мне удалось устроить вашу жизнь. Будьте счастливы! Любите друг друга! Берегите то, что дала вам природа!
Выпив свою мадеру, он несколько затуманенно осмотрелся по сторонам. Поднял с пола бутылку, убедился, что она пуста, и снова поставил в угол.
– Пожалуй, пойду, – Жанна поднялась. – Спасибо за угощение, за приятный разговор... До скорой встречи.
– Я тоже ухожу, – поднялся и Жора. – На площади начинается торговля, мне пора. Люди стремятся к прекрасному, и я в меру своих скромных сил должен это их стремление поддержать, – он поднял черную клеенчатую сумку, в которой глухо стукнули каменные изваяния, изображающие морских чудищ, завитых в спирали змей, задумчивых морских див, привидевшихся ему в найденных на берегу камнях. – Выйдешь? – спросил он у меня.
– Через часок увидимся на площади, – ответил я. – Вы тоже там будете? – спросил я у Жанны.
– У нас же своя компания... Как девочки решат. Но буду помнить ваш вопрос. Ведь в нем и негромкое такое предложение, да?
– Немного есть.
– Всего! – Она махнула рукой. Почему-то каждый раз я отмечаю про себя – тонкая загорелая рука.
Когда Жора с Жанной спустились по лестнице, я вышел на лоджию. Не сговариваясь, они помахали мне, я ответил и вернулся в номер, не забыв закрыть дверь на крючок и задернуть шторы.
Все было мило, легко и просто, пока деньги на счетах плясали небольшие – хотя и шестизначные, но все-таки небольшие. Все изменилось, когда у фирмы появился первый миллион долларов, и он рос, увеличивался ошарашивающе быстро – работали пилорамы, которые производили доску, вагонку, в Вологодской области запустили цех по выпуску срубов, бань, хозблоков, железная дорога оптом закупала шпалы, вот-вот должна была быть запущена линия по выпуску фанеры. Мандрыка смотался в Америку, и уже шли, шли на каком-то корабле потрясающие передвижные установки, которые позволяли из бревен делать балки, доски, брусы любой конфигурации. И Фавазу теперь продавали не бревна, а готовые изделия – они стоили раз в десять дороже. Короче, завертелся маховик, остановить который уже было непросто.
У всей семерки учредителей теперь были телохранители, джипы, секретарши, мобильники, коттеджи и много чего еще совершенно ненужного в жизни, простой и естественной. Более того, жизнь простая и естественная ушла, исчезла, осталась на каком-то полустанке, где их поезд, мощный и победный, остановился ровно на десять секунд, чтобы выпихнуть из вагона эту жизнь, ставшую ненужной и раздражающей. А нормальной жизнью стала считаться другая – нервная, напряженная, подозрительная.