И Усошин опять улыбнулся – простодушно, доверчиво, даже как бы слегка стесняясь слов, которые только что сам произнес. Но в глазах его на секунду сверкнули два красных сатанинских огонька – отблески солнца, которое било прямо в немытые стекла агаповского кабинета.
Третий день шел дождь – такое бывает даже в Коктебеле. Было тепло, но море вдруг похолодало до пятнадцати градусов за одну ночь. Достаточно было войти в воду по щиколотку, как ноги моментально стыли. На спор можно было окунуться, но радости при этом никакой.
– Что, слабо? – спросила закутанная в полотенце девушка на берегу, увидев, как я сделал шаг в воду и тут же отшатнулся назад.
– Да нет, войти могу... Я не уверен, что на ваших глазах достойно выйду из воды.
– Почему?
– Меня ведь просто выбросит на берег!
Сквозь устоявшуюся вонь мочи я поднялся по ступенькам на площадь с чувством облегчения. Все возвышенные и трепетные любители встречать рассветы гадили здесь же, под себя, разве что спускались на несколько ступенек вниз, к пляжу.
Жоры на площади не было – дождь. Если нет покупателей, ему тоже у парапета делать нечего. Мой знакомый журналист Алевтин познакомился с судомойкой из стриптиз-бара и теперь не всегда приходил даже на завтрак. Встречи у них были только по утрам – после ночной смены тетенька торопилась в его номер – такое условие поставил ей Алевтин.
И она его приняла.
Любовь зла.
Владелец литературно-музыкального салона и ведущий крымский поэт Слава Ложко уехал на своем разболтанном «жигуленке» в город Днепродзержинск – там, оказывается, открывался местный краеведческий музей, и Слава был представлен в качестве экспоната – своими стихами, разумеется, портретом, даже личными вещами. Почти не надеванные штаны пожертвовал Слава музею, бутылку из-под коньяка «Коктебель» и плавки, в которых впервые вошел в Черное море лет сорок назад. Все было с благодарностью принято и размещено в застекленных витринах. Перед отъездом, правда, Слава успел набить морды двум бестолковым хамоватым водителям, которые поначалу не поняли, с кем имеют дело. Теперь они долго будут помнить Коктебель и того, кто повстречался им на жизненном пути.
И Жанна пропала.
Три дня я не встречал ее ни на пляже, ни на набережной, ни на торговой площади. Оказывается, я совершенно не представлял, где она живет, не знал ее фамилии и вообще стал сомневаться, что она существует на белом свете.
Время от времени в разрывах туч показывалось солнце, дорожки сразу просыхали, а истосковавшиеся по теплу мужчины и женщины бросались на пляж, на ходу срывая с себя одежды. Но стоило им только повернуть лицо к теплым лучам, как солнце тут же скрывалось за тучами и опять шел дождь. Несчастные бросались в укрытие, спешно прикрываясь теми же одеждами, которые пять минут назад с себя сдирали.