Сара Сусанне уже не помнила, сколько раз она ждала очередной ледяной атаки. Просто следила за ними. Стараясь изо всех сил, чтобы и на этот раз ее ногти выдержали. А иначе зачем человеку даны ногти? Пользовалась ли она ими когда-нибудь раньше? До сих пор? Нет! Эти смешные ороговевшие наросты существовали лишь для того, чтобы ими воспользовались один-единственный раз в жизни. Только бы они выдержали! В этот единственный раз. Она цеплялась. Держалась. Ждала. Ждала следующей волны. Локти и колени, ободранные о камень, саднило. Хуже быть уже не могло. И еще запах! Этот странный знакомый запах соли, йода и мокрой шерсти. Отчаяния, танца и смерти
Сначала она не поверила в то, что мелькнуло в воде. Но потом ухватилась за это. В камень был вбит железный крюк! Неестественная в этом месте вещь. Выкованный руками человека и кузнечным молотом. Вбитый в камень. Что ей было известно о подобных крюках? Одной рукой она попробовала, крепко ли он держится, другая в это время судорожно цеплялась за уступы камня. Накатила волна. Но крюк выдержал ее безвольное тело, отчаявшуюся душу и продуваемую ветром голову с безумными мыслями, которые вспыхивали в ней, как зимние молнии. Железный крюк выдержал! Теперь можно было дать отдых второй руке. Опустить ее в водоросли, в знак дружбы коловшие ее кожу ледяными иголками. Потом она поменяла руки. Это позволило ей давать передышку и выбившимся из сил плечам. К тому же в это время отдыхали сразу пять ногтей.
Сколько раз она мечтала об отливе? Сколько раз молила Бога, чтобы ветер стих и волны потеряли силу? Она не могла припомнить ни одного.
Перед глазами возникла картина. Ей семь лет, и вокруг нее плачут люди. Отец лежит на белой простыне в столовой с открытыми, но задернутыми шторами окнами. Колышется пламя свечей, вокруг них вьется мошкара. Это она запомнила лучше всего. Мошкара больно кусалась. Понимала ли она тогда, что теперь все изменится к худшему? Этого она не помнила. Теперь она унесет с собой только эту картину. Сюда? В это непроницаемо черное море? В мгновенном прозрении ей открылась и сила и слабость человека. И главное — способность самому себя спасти. Все остальное было благоприобретенной, возвышенной мечтой о добре.
Она увидела своего первого ребенка — дочь Агнес, которой было уже семь лет. Увидела, как она стоит в столовой Хавннеса и с удивлением смотрит на распухшее, просоленное лицо, которое, по словам взрослых, было лицом ее мамы, думая при этом, как бы ей поскорее убежать оттуда. Из дома. На улицу.
Увидела пятилетнего упрямого Иакова. Он не хочет смотреть на нее или поверить уговорам, что это мама. Повернувшись на каблуках, он убегает к своему деревянному кораблику, который пустил в пруд.