— Бббоже ммиллостиввый! Пппррости ммення! Чччтто яяя ссс ттоббой сссдделлал?
Он наклонился и обхватил ее руками. Бутерброды с мясным рулетом и свеклой оказались в опасности, лепешки соскользнули с тарелки. Мокрой щекой он прижался к ее лицу, и она почувствовала перегар вчерашнего пунша.
— Не бойся, просто у меня сейчас месячные, — прошептала она, и ей стало стыдно. — Я вчера не успела тебя предупредить... Ты так спешил...
Стоял июнь 1863 года. Ослепительный свет уже давно захватил остров Офферсёй. Невозможно стало полагаться на темноту ночи. Приходилось мириться с тем, что они ничего не могут скрыть друг от друга. Юханнес смотрел на нее. Со страхом, но не без гордости. Откуда у него эта гордость?
Без всякой причины, сидя за шитьем или работая в саду, Сара Сусанне вдруг ощущала рядом его тело и все то, что он проделывал с нею ночью. Ждала, когда они останутся наедине, только они двое. Закрытая дверь. Крючок. Он всегда запирал дверь на крючок. Крючок был старый, от него на косяке остался след. И с каждым разом, когда крючок свободно скользил по дереву, чтобы запереть Сару Сусанне и Юханнеса в их двойном одиночестве, этот след становился все глубже.
Она ждала, чтобы вечер подавил раздражение, вызванное дневными неприятностями. Свекровью. Высокомерным смехом невестки Ханны. Она не имела здесь ничего,что принадлежало бы только ей, кроме комнаты, в которой они спали. Все ограничивалось мушиными следами на подоконнике. Сара Сусанне тщательно смывала их. Выбрасывала за окно дохлых мух. Вечером, когда они оставались вдвоем, ей удавалось забыть о звуках, раздававшихся в доме. О скрипе, голосах, шарканье ног, неосторожном звоне посуды.
Ее никто не предупредил, что супружеская жизнь будет именно такой. Разве что невнятно намекали, что легко ей не будет, но надо постараться. Что это противно. Никто не сказал, что это может быть даже приятно. Она всегда думала, что приятно бывает только мужчинам. Вначале ее мучил стыд. Но когда Юханнес обнимал ее, стыд исчезал. Господи, спаси и помилуй! Ведь она даже не понимала, что он ей нравится, что так и должно быть.
Днем, когда Сара Сусанне видела его вместе с другими мужчинами, то, что она чувствовала к нему ночью, исчезало. Словно она одна плыла в лодке — на море стоял туман, и она не знала, в какой стороне находится берег. Слушая, как он пытается и не может что-то объяснить работникам, она пылала гневом, который нельзя было никому показать, и в первую очередь — ему. Она пыталась мысленно управлять его словами, выдавливать их из него. Ей казалось, что если ее мысль будет достаточно сильной, слова сами собой, без помехи, слетят у него с языка. Она сердилась не на него. Ее терзало его бессилие, словно оно унижало ее самое.