– Цыц, Аленка… – Заснуть бы лет на пять… А толку-то, проснешься – та же тоска… Мама… – Баб Ира, ну ты где? Может, помочь?
– Да все уже, иду… Самовар принеси, а то тяжелый.
– А Мурман сам дорогу сумеет найти?
– Вот уж не знаю. Силыч, может, и заложил в него вроде компаса, а может и нет. Если жив – все одно найдется, зверь приметный, а вроде жив, как я чую.
– Да, ты говорила, хорошо бы. Надо что-то делать, баб Ира. Что мне толку здесь сидеть?
– И что же ты собираешься делать, голубчик мой? – Ирина Федоровна подобрала горе в комок поплотнее, сунула под сердце, чтобы не мешало оно серьезному разговору, глаза ее стали сухи, а голос тверд.
– Сам не знаю, как раз хотел с тобой посоветоваться. Вы ведь тут все при волшебстве, оказывается, включая маму, а я – дуб-дураком, ничего не умею…
– Волшба ни при чем, мы ворожим да колдуем. Силыч волховать умел, звезды спрашивать, даже магию знал… Но он особь статья.
– Да мне по фиг веники все ваши терминологические тонкости, я-то ничего этого не умею. Вы мне никогда ни о чем таком не рассказывали.
– Да, Лешенька, в том и беда. Как быть – не знаю, а только Силыч утверждал, что в тебе великие силы запрятаны, под стать тому… дьявольскому отродью. – Последние слова Ирина Федоровна почти прошептала, вытянув голову как можно ближе к Лехе, так что он почувствовал на носу и щеках холодную сырость старческого ее дыхания, сдобренного запахом полыни и подсолнуха. – Для того и рожден ты был.
– Угу, я в курсе насчет противовеса, но как мне эти дурацкие силы разбудить? Может, ты меня чему научишь? И главное, мама ничего никогда мне не показывала! Ну как же она… – Леха споткнулся – вот осел, идиот!.. Мама, прости…
– Да чему я тебя научить могу, карга деревенская? Все мои заклятия – час читать да день учить. Лена берегла тебя от наших дел, хотела, чтобы ты жил беспечально и не в страхе. Помогу чем смогу, да тебе средь них – мало полезных наберется. А вот могу на время боль подсердечную унять, чтобы не мешала.
– Как это?
– Да обыкновенно. Что бы там ни было впереди – вся надежда на одного тебя, Леша, и горе не должно тебе помешать обрести силу и защитить себя и нас. Да и этих порвать бы не мешало раз и навсегда… – Старуха полыхнула взглядом и замерла на миг. – Поэтому ты расслабься, распусти в себе узелки, а я поколдую и тем горе на время приглушится. Потом чувство-то вернется, как срок выйдет, а пока полегчает. Но это после, завтра поутру сделаем, на ночь глядя нельзя, узелки внутри тугие, да и отвлекаться лучше бы не надо, мало ли…
Леха удивился про себя: не этого ли он и хотел, горе на время ослабить?.. Надо будет завтра уточнить, совпадение или бабка мысли читает?