Лысина обругала сгнивший имущий класс. Но не сдалась.
— Попробуй-ка мой набор, — сказал мой достойный соперник и выложил на стол последние пятнадцать тузов одной масти, место большинства которых было давно уже в отстойной яме.
Сказать по правде, я ожидал нечто подобного. Конечно, не все пятнадцать, но примерно. Я же видел, как к отбою, скрытно, пользуясь пресеченной местностью, приползала гулящая бубновая десятка и, словно санитарка, вытаскивала обратно всех тузов. Ползком, или перебежками, принимая меня за дурака, стаскивала побитых обратно в колоду лысого.
Пятнадцать тузов, а тем более одной масти, требуют персонального подхода. Подумай, прежде чем ходить. В колоде и козырей-то столько нет. Но то в колоде. У меня же свой, человеческий расклад.
— Ну что, нечего сказать в ответ? — Лысый ощерился в предвкушении победы и потянулся к Кузьмичу.
Я остановил его.
— Ваша карта бита, начальник, — и стал выкладывать пятнадцать козырных десяток.
Не зря, ох не зря я им сообщил, что их поганая бубновая сородич, продалась противнику за пару новых лаковых слоев. Мои десятки ложились на притихшие тузы гордо, покрывали их плотно, заставляя замолчать и не кичиться одинокими орденами на белых спинах.
— А это, — я аккуратно пристроил к плечам Лысого две обкурившиеся шестерки, — На долгую, долгую память.
Шестерки, почувствовав, что попали в самое желанное в их жизни место, стали отплясывать национальный танец Испанской области под названием «Ламбада-да, ламбада-да», потом перешли на лихое «Яблочко».
Все имеющиеся на столе карты, видя такое веселое дело, выстроились в торжественную походную колонну и, загнув в приветствии уголки, стали маршировать перед совсем обалдевшим Лысым и обидно скандировать:
— Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.
К их хору подключился и Кузьмич, который, наверняка, их этому и научил. Кладезь ума человеческого.
Лысый молча стал сграбастывать марширующие карты. Из толпы то и дело раздавались возгласы:
— Позор империалистам. Свободу пластиковым братьям. Не задушишь эту песню, скотина, не убьешь!
Настырные погонные шестерки никак не хотели отлепляться с насиженного места и кричали, что последнего звания даже генералиссимусы не лишают.
Так или иначе, лысина запихал все карты в ту саму коробку, где до этого томился Кузьмич.
— В переплавку пойдут, — сообщил он то ли мне, то ли картам.
Я встал из-за стола, потянулся, разминая кости.
— Да ты не расстраивайся, командир, — я хотел похлопать Лысого по плечу, но передумал. Там еще оставались отпечатки нагадивших напоследок шестерок, — В следующий раз повезет. А что касается таракана, так ничего у тебя бы не получилось. Они, когда мертвые в прах рассыпаются. Кстати, а где мой корабль. Лучший из лучших.