Голос издал звук создаваемого креста.
— А когда мешки закончились, Кузьмич в кучу камни стал сгребать, — продолжил Голос, после того как я поверил в слова его, — И до тех пор, Кузьмич радовался, пока не стало ясно, что создаем мы себе лишний балласт. Я ж не баржа. На такую нагрузку не нанимался. И сейчас он этими самыми мешками, камни свои учтенные за борт кидает. За нами уже облако из них образовалось. Красота, знаешь какая! Я его от твоего имени Самоцветным Путем назвал. Нормально? А насекомое и не успокоить. Кузьмич к ней и с угрозами и с ласками пробовал. Только она его на три набата посылает. Я тоже хотел, но она еще сильней реветь стала. Так что вставай, командир, и сам разбирайся с безобразием. А то ведь кверху пузом от перегруза перевернемся.
Кряхтя и постанывая, я поплелся в отсек с куколкой.
Волк оказался прав. Превратили его, черт знает во что. Под ногами все переливается, да хрустит. Плюнуть некуда, чтобы на пятьсот тыщ брюликов не попасть.
Кузьмич весь в пене. В мешок камушки собирает и грустно так поглядывает. И молчит. Правильно делает, что молчит. Только пусть попробует пасть свою тараканью открыть, я про шило то вспомню. Не замечал я раньше за ним такого садизма. Проглядел изувера.
У дверей в отсек, с крюком вместо перекладины, я на мгновенье замер.
Динь-динь. Дон-дон. Тихо-тихо. Грустно. Аж самому заплакать захотелось.
Открываю дверь и едва успеваю отскочить от блестящей волны самоцветов. Кузьмич, видя это, ругаясь, рвет на куски мешок, пинает ногами камни и проклинает тот день, когда узнал о реальной стоимости окружающих его вещей.
Я зашел внутрь, и куколка перестала плакать. Последний алмаз упал в усеянный камнями пол, и большие глаза ее мгновенно высохли.
— Динь-динь, — тихо зазвенела она.
— Без сознания я был, поэтому и отсутствовал, — пробурчал я, оглядывая захламленное помещение.
— Динь-динь.
— Да нет, — я потрогал ссадину на щеке, — Все нормально. Пустяки. Заживет до свадьбы.
— Динь-динь-динь.
— Я ему потом все крылья пообломаю, — пообещал я.
— Динь. Динь — дон.
— Конечно, скучал. Куда ж я денусь. Вот как сознание потерял, так с того времени и скучал.
— Дон. Дон-дон.
— Нет. Теперь никуда не исчезну.
— Дон. Динь — динь-динь.
Я вытащил носовой платок, пристроил его на носу у куколки, она хрюкнула и высморкалась.
— Динь.
— Это от перемены климата. У меня тоже сопли от этого случаются. Пройдет. Ты только больше не плачь, ладно?
— Динь.
— Вот и замечательно.
За спиной раздался подозрительный шорох. Я повернулся.
Держась за металлический косяк, там стоял Кузьмич с разодранным ранее мешком, и смотрел на нас выпучив глаза.