Ученые были уже дома и ждали Краслена. Мадам Вивьен носилась взад-вперед, в спешке укладывая чемоданы и проклиная Шпицрутена, которого она, по ее собственным словам, «ненавидела с самого рождения» и «всегда подозревала в гнусной подлости».
– Сестра сказала, что в телеге ее старшего сына найдется место для ближайших родственников, но не для вас, друзья, – шепотом поделился Юбер. – Думаю, мы не вправе ее осуждать. Я сказал, что уступаю свое место ее пожиткам и отправляюсь с вами.
– А куда? – просил Кирпичников.
– Как и все, подальше от границы.
– Бежать? Но разве не обязаны мы как представители передового класса и передовой идеологии остаться здесь и вступить в борьбу со шпицрутенскими полчищами?.. – спросил Краслен, воспитанный на историях о партизанах.
– Не глупи, товарищ! Нам не до геройства! – оборвал его Заборский. – Главное – доставить оживин нашему Вождю. Черт знает, что эти буржуи учудят теперь с его телом! Как бы фашистские бомбардировщики не добрались до фабрики Памперса раньше нас с вами!
– Фашистские бомбардировщики? Ангелика что, тоже вступила в войну?
– Час назад, если верить радиосводкам, – ответил Юбер. – Похоже, Шпицрутен сильнее, чем мы думаем. Ну, или он конченый безумец, если решился в один день объявить войну двум крупнейшим державам.
– Знаете, сейчас в кинотеатре, когда хронику показывали… – вспомнил вдруг Кирпичников.
– Не время для рассказов! – оборвал его Юбер. – Наше преимущество перед остальными жителями города в том, что у нас нет вещей. Стало быть, мы можем отправиться в путь раньше других и, возможно, даже успеем сесть на какой-нибудь поезд! Так что, не теряя ни секунды, – на вокзал!
Отстающие часы на вокзале – символ вчерашней беспечности – сегодня уже стояли. Никуда не делись противоречащие друг другу указатели. А вот стал ли перрон чище или грязнее по сравнению с прошлым разом, сказать Краслен не взялся бы: под ногами тысяч человек, стремившихся уехать, пола видно не было. Кричащее, стонующее, бранящееся и плачущее на разные голоса море нельзя было обойти, пересечь или заставить расступиться. Коммунисты лишь старались не упустить друг друга из виду да по возможности держаться за руки, чтобы не потеряться среди людей, тюков, узлов и чемоданов. Волны народа тащили Кирпичникова то назад, к выходу с вокзала, то вперед, к осаждаемым поездам. Куда те шли – никто не спрашивал. Билеты, кажется, больше не были в ходу: шармантийцы расталкивали проводников, собирались по десятку в одно купе, набивались в тамбур, висели на подножках, залезали в локомотив и требовали машиниста ехать как можно быстрее и как можно дальше. На путях стояли какие-то допотопные паровозы с угольными топками: то ли их приказало задействовать позаботившееся об эвакуации правительство, то ли заставили вывести на рельсы сами беженцы. Из репродуктора что-то постоянно говорили, пожалуй, даже выкрикивали: может, предлагали сохранять спокойствие, а может, объявляли пути следования поездов – разобрать было невозможно.