обширная кровопотеря. Так, куда он ранен? Доспехи вроде целы… Я
внимательно осмотрел левую ногу, теперь уже обнаружив на штанине пятна
крови. Его или лошадиная? Очевидно, и та, и та. Две колотых и одна
резаная рана, но неопасные, кровотечение уже прекратилось — наверняка
дело не только в них. Хорошо бы узнать у него самого, прежде, чем тащить
его из-под лошади. Я быстро пошарил в его седельной сумке, нашел флягу,
поболтал возле уха — хорошо, вода есть, не придется расходовать нашу,
вытащил пробку, смочил ему лоб и виски, похлопал по щекам. Он слабо
застонал, но в себя не приходил. Ладно, придется использовать
нюхательную соль…
Это сработало. Веки дрогнули, затем приподнялись. Раненый с трудом
сфокусировал на мне мутный взгляд.
— Х-холодно… — выдохнул он, хотя солнце припекало вовсю. -
Пить…
— Сначала скажите, куда вы ранены — если это внутреннее
кровотечение, питье может быть опасно.
— Ноги… особенно правая. Я пытался зажать… потом… не помню…
Я приложил горлышко фляги к его вялому рту. Он сделал несколько
шумных глотков; острый кадык дергался на выскобленной бритвой шее. Затем
его глаза вдруг широко открылись, словно вслед за сознанием проснулось
изумление.
— Это были дети, сударь! Вы понимаете? Дети…
— Я видел. Засада на дороге. А взрослых в банде много?
— Вы не поняли… там только дети. Самому старшему лет
тринадцать… Я остановился, чтобы развязать кошель и бросить им
монету… и тогда они набросились из травы все разом… стали бить
ножами меня и Клаудию…
— Клаудию? — я нагнулся, пытаясь определить состояние зажатой
седлом ноги.
— Моя кобыла… Мы еле вырвались. Если бы не доспехи… Главное,
ведь я хотел дать им денег…
— Им нужна была не одна монета, а все, что у вас есть. Вы убили
кого-нибудь из них?
— Это же дети… рыцарь не воюет с крестьянскими детьми…
— Зато дети воюют с рыцарями, и, как видим, достаточно успешно, — я
удивлялся, откуда берутся такие наивные на двадцать первом году войны.
Наверное, книжный мальчик, выросший в безопасном замке на старинных
легендах и балладах менестрелей… — Чем больше из них вы бы зарубили,
тем меньшую опасность они бы представляли для следующих путников. А
теперь из-за вашего благородства в ту же ловушку… здесь больно?
— Нет…
— А здесь?
— Я вообще ничего не чувствую. Разве вы ко мне прикасаетесь?
— Ясно… Вы можете определить, сколько времени здесь пролежали?
— Я… не помню… кажется… еще до полудня… — он вновь был
близок к обмороку.
— Очнитесь! — я вновь ударил его по щеке и добился возвращения
осмысленного взгляда. — У меня для вас три новости. Две плохих и одна
хорошая. Первая состоит в том, что у вас задета правая бедренная