— Это, между прочим, государственная измена.
Тоот глубоко вдохнул и резко выдохнул, точно получив удар в солнечное сплетение.
— Прикажете сдать оружие? — тихо спросил он и, не сводя с начальника упрямого взгляда, начал медленно расстегивать пряжку на ремне портупеи.
— Отставить! — скомандовал контрразведчик. — Ты что, легионер, совсем от рук отбился? Я тебе ничего ещё не приказывал.
Он подошёл к двери, открыл её, убедился, что никого нет рядом, и закрыл как можно плотнее.
— Ротмистр, слушай меня внимательно. Дважды повторять не буду. То, о чём ты спрашиваешь, — не твоего ума дело. И уж подавно не следовало Гаю Дэнну трепать языком, если ему голова дорога. Но с ним-то всё понятно. Рано или поздно твой приятель загремит на Голубую Змею, где от него, как от опытного инженера, будет куда больше толка, чем здесь. А вот что делать с тобой — надо решить. И решить окончательно, раз и навсегда.
Тоот почувствовал, что тяжёлый взгляд круглых глаз контрразведчика вдавливает его в стену.
— Если следовать официальным Положениям, мне надлежит разоружить тебя, — продолжал Странник, — взять под арест и провести тщательнейшее дознание, кто ещё состоит в подпольной организации, сформированной бывшим инженером Гаем Дэнном, какие цели вы ставили перед собой, и так далее и так далее. В комендатуре на Голубой Змее тебе доводилось читать множество подобных откровений.
Тоот упрямо молчал. Он мог поклясться, что негромкая, почти ласковая речь контрразведчика опаснее громогласных криков любого генерала в Метрополии.
— Есть и другой путь. — Шеф контрразведки захлопнул оконную раму. — Вы из «отпуска» не возвращаетесь в свою бригаду. Не возвращаетесь ни-ког-да. Во всяком случае, без моего отдельного на то приказа. Вы работаете у меня, и только я буду решать, когда вам жить, а когда умереть.
Тоот развёл плечи, кровь десятков воинственных предков взыграла в нём:
— Энц генерал, вы и сейчас можете решать, жить мне или умереть. Как вам известно, я работал учителем в этом городе и поступил на службу в первые дни войны, чтобы защищать Отечество. Мой род служил Империи с незапамятных времен, и, надеюсь, я не посрамлю его ни жизнью своей, ни смертью. Во всём, что обращено на пользу стране, вы можете безоглядно рассчитывать на меня. Но ничто не заставит меня совершить то, что я считаю бесчестным.
— Гордец, — отчего-то улыбнулся Странник. — Ладно, пусть будет так. — Неумолимый стальной натиск, звучавший прежде в его речах, растаял без следа. — Можешь не сомневаться, то, что я делаю, я делаю к пользе государства. Непреложной его пользе, о которой большинство и понятия не имеет. Ты в их числе. — Он вновь хрустнул пальцами. — Вернёмся к твоему вопросу, поскольку бурную реплику насчёт служения и предков я воспринял как согласие.