Иногда садился с нами курить на лестничной площадке отец умирающего матросика. Матросика привезли аж с Дальнего Востока, с Амурской флотилии. У него была никому не известная болезнь. Внешне она проявлялась в чудовищной водянке. Отцу сказали, что морячок обречен, и он часто повторял, что хочет скорейшей его смерти. Сам приехал к сыну по вызову из глухих мест предгорий Урала, где работал на трелевке леса. Звали его Михаил Васильевич. Отношение Михаила Васильевича к смерти было вполне философским, то есть спокойным, уважительным, бесстрашным, покорным — именно как бывает у настоящих высоких философов или у так называемых «простых людей» — людей труда и мирной жизни. Иногда мы посылали его за коньяком. Себе он покупал портвейн. День проходил за днем, а сын не умирал. В девятнадцать лет организм сопротивлялся неизбежному с неожиданным для него упорством.
Сон с лошадью: внутренняя тема — настороженное, но примирение с братом.
Был Коля П. Утром брал в морге тетку жены. Она жила на Красной улице и помнила, как мы с Олегом гогочками ходили по каналу Круштейна в коротких штанишках. Удивительно плохим психологом была мать, если одевала нас в эти штанишки и беретики. Лупили нас в каждом проходном дворе нормальные пацаны.
Коля: «Могу устроить любое кладбище».
Старшая сестра узнала меня:
— Я никогда так не хохотала, когда вас читала. А вот вы живой!
— Полуживой.
— Так все и должно было быть! — отвечает.
Врач мне:
— Вы мнительный?
— Нет не мнительных людей, доктор.
— Но ведь вы у себя женских заболеваний еще не обнаружили?
— Нет…
— Ну и хорошо.
Самое ужасное здесь: не слышно нормальной речи. Как говорят оболваненные рабы! «Колоритная каша» — это калорийная каша.
— Что такое фарисейство — циничная политика США?
— Ну, наверное, был плохой царь Фарисей. Вы сами так объясняли.
(Это я объяснял про царя Ирода).
Никто не знает, что такое Рождество. Что такое Пасха — это уже запредельно. Спрашивают: «А вы откуда знаете?»
Вчера был фильм с Олегом Далем — о блокаде, он играл балетмейстера. Нельзя волноваться — сразу болит сердце.
Снились собственные похороны. Глядел на собственный крест — хороший был крест, но на торцовых окончаниях — нелепые штемпели, как на казенном больничном белье. Главное ощущение — все не так уж и страшно, если… если это мероприятие не слишком уж затягивается.
Утром видел, как везли покойника в морг. На улице мороз. Впереди шагал санитар, позади — баба-санитарка. Очень торопились. А я подумал, что жмурику уже не холодно.
Никто не взял на себя труд объяснить современному читателю истинный, неброский на первый взгляд подвиг русских моряков еще до Цусимы.