Только сейчас до Приедитиса дошло, какую безнадежную обязанность он по доброй воле взвалил на себя: кто из этого пестрого общества мог, умышленно или по недоразумению, прибрать к рукам чужую рукопись? И он с облегчением вздохнул, когда в зал, как порыв свежего ветра, влетели его товарищи — три оставшихся в Приежциемсе мушкетера и их верная оруженосица.
За ними, почти никем не замеченные, в столовую вошли Майя и Карел Лепики. Она — в черном шелковом платье и в высоких шнурованных сапожках, он — в застегнутом на все пуговицы сюртуке, какой был в моде у русской интеллигенции в предреволюционные годы, и в бархатной четырехугольной ермолке. Одной рукой опираясь на трость, другой придерживая локоть жены, престарелый академик медленно и достойно добрался до столика, там браво выпрямился, отодвинул стул для дамы и, галантно поклонившись, неожиданно звучным голосом пожелал ей приятного аппетита. Прежде чем сесть самому, он повернулся к Приедитису.
— У нас новый сосед? Весьма приятно… Позвольте представиться: Карел Лепик, профессор университета, Тарту. С кем имею честь?
Приедитис вскочил и, вспомнив слышанное раньше о глухоте старичков, во весь голос отрапортовал:
— Имант Приедитис, Рига!
Лепика так и передернуло, словно от удара током. Видимо, он не выключил слуховой аппарат, вмонтированный в оправу очков.
За соседним столом Приедитис заметил нового; до сих пор не встречавшегося ему отдыхающего. Измятый костюм, колтун нечесаных волос, тяжелые мешки и синие круги под глазами свидетельствовали о том, что настроение его не было чересчур бодрым. Выловив из рассольника несколько кусочков маринованного огурца, он положил ложку и больше к еде не прикасался.
— Блудный сын вернулся, — прошептала официантка Приедитису, заметив его любопытство. — Вчера, последним автобусом. Сегодня, когда пришла на работу, я его растолкала — спал в баре за столиком. Забыл номер своей комнаты. Он тут пробыл всего несколько минут — чемодан, как был, закрытый, засунул под кровать, повесил галстук на спинку стула и исчез в неизвестном направлении. Наверное, в Ригу к подружке — так, во всяком случае, директор говорил заместителю, когда тот собирался объявить розыск…
Еще раз оглядев незнакомца, Приедитис решил отказаться от незамедлительного его допроса.
Рута и Кундзиньш явились в столовую вместе, однако Приедитис затруднялся определить, изменилось ли что-либо в их отношениях. Рута, как обычно, была заключена в панцирь своей неприкосновенности, и ледяная улыбка, застывшая на ее губах, свидетельствовала о несокрушимости этой брони. Глаза Кундзиньша были опущены, и он что-то тихо бормотал.