И пошел — уверенно, бодро. Насвистывая.
— Шибздик, — буркнул Захар вслед и сплюнул.
Ярмарка оказалась захламленным пустырем под ровным округлым холмом, увенчанным обелиском с перекошенными, огромными бетонными лицами у основания. На вершину вела спиралью дорожка, огражденная кольями. На них болтались черепа, людские и звериные, перевязанные ленточками, раскрашенные.
— Пойдемте наверх, — предложил Дмитрий Сергеевич. — Вам это будет исключительно… полезно, скажем так. Да, полезно.
— Я, пожалуй, воздержусь. Мне кажется, я уже знаю, что там увижу, — ответил Дан, нахмурившись.
— Я туда не ходок, батя! Я их знаю! — выпалил Захар.
Дмитрий Сергеевич улыбнулся.
— Я один пойду с ним, — объявил Круз. — А вы — чтобы спокойно и никто ничего не начинал без крайней нужды. Поняли? Последыш, тебе особо: башней не крутить, и ничего такого, ясно? Все.
Подниматься оказалось на удивление тяжело. После чистоты аэропорта душная, едкая вонь залегшей отравы мутила, кружила голову. Уже когда петляли вслед за мотороллером, выбираясь из окольцевавших аэропорт минных полей, Круза едва не вырвало. А тут от вони закладывало ноздри.
— Сюда немногие смеют подняться, — заметил Дмитрий Сергеевич ободряюще. — Ничего, скоро доберемся.
И расхохотался.
У самой вершины Круз стал передохнуть. Огляделся. Сверху виднелось все ярмарочное поле — вытоптанное, огороженное ржавыми, покореженными авто, с навесами там и сям, кусками тряпок и драной пленки на кольях. В углу стояло с полдюжины телег, толпились одетые в лохмотья люди, бродили собаки и козы. На расстеленном брезенте блестели под солнцем тарелки, громоздилось железное барахло. Из бочки насыпали зерно, кучка оборванцев махала руками, показывая на тощую печальную корову.
— Пойдемте, еще немного, — позвал мягко Павловский.
Круз пошел. А дойдя, схватился за осклизлый кол с черепом, потому что от взрыва вони будто шибанули по голове мешком и задрожали колени.
— Вы… вы оставляете их здесь? — прошептал он. — Зачем?
Вся верхушка холма, плоское взлобье, укрытое бетоном, было завалено костями, догнивающими трупами. Из-за кучи костей — Круза передернуло — торчала розовая, еще не тронутая тленом женская нога. А перед бетонными лицами, привязанные к треногам из арматуры, сидели тусклые. Шестеро, трое мужчин, три женщины. Совсем молоденькие. Двое еще дышали, мерно двигали грудиной. И улыбались.
— Это кладбище. Всего лишь, — сказал Павловский мягко, улыбаясь. — Вы же слыхали, наверное, что зороастрийцы предавали мертвых небу. Наши деды устроили здесь святилище мертвых. Мы не сделали ничего нового — разве что не стали прятать мертвое под землю. Зато дикарей теперь держат не только мины. Они клянутся богом мертвых, что не нарушат мира, — и верят в клятву. Их сюда не затянуть под страхом смерти, такой вот каламбур, да-с. А что делать? Нас мало, и становится все меньше. А дикари научились плодиться… как крысы, как кролики! Мы последние, кто на этой земле еще держится за настоящее человеческое! Мы…