— Смотри-ка, как быстро старший сержант из пулеметчика в зенитчики переформировался, — замечал кто-то из доморощенных взводных остряков.
— Смотри, щас физиономию тебе малеха переформирую… — незлобливо откликался пулеметчик.
Справедливости ради надо отметить, что острили умники на расстоянии, чтобы не получить под горячую руку увесистого тумака. Впрочем, Бондарь и не особо обращал внимание на замечания и комментарии к своим приготовлениям. Он терпеливо ждал своего шанса.
С самого февраля над позициями батальона ни разу не появлялись немецкие истребители и бомбардировщики. Сказывалось превосходство нашей авиации, которая господствовала в воздухе, не пуская фашистских стервятников далеко в глубь освобождаемой советской земли. Дивизия неудержимо двигалась вперед, на запад. В батальон поступал приказ выступать, и солдаты вновь, в бессчетный раз, снимались с только-только обжитого места. Бондарь как ни в чем не бывало демонтировал свою зенитно-пулеметную установку и прятал колесо в обозной телеге. А на следующем привале все опять повторялось заново.
И вот, под Николаевом, настал долгожданный час Бондаря. В результате ночного боя батальон вышел на противоположную, к городу обращенную окраину села Виноградный Сад. Здесь комбат приказал окапываться и готовиться к наступлению на город.
Настроение у бойцов было подавленное. Только что они закопали в сырую глину тело
Кости Фролова и еще пятерых бойцов, трое из которых были из отделения Аникина. Еще когда в яме было чуть меньше метра, стала прибывать вода. Комбат торопил. Надо было окапываться, так как ожидалась контратака со стороны города. Убитых пришлось хоронить прямо в эту воду. Бондарь все же успел сколотить что-то вроде настила. Его положили на чавкающее, серо-желтое дно ямы, а уже на него — убитых.
Голодное, продрогшее до костей отделение Аникина вычерпывало до жижи раскисшую от распутицы землю на левом фланге села.
— И еще эти тучи… сплошной пеленой, — бубнил Зайченко. — Словно в саван тебя закутывают…
— Заткнись лучше! — зло одергивал его Попов. — И без тебя тошно…
Остальные молча рыли раскисшую землю. Но их лица красноречиво подтверждали, что в душе каждого — та же картина.
Только сержант Бондарь времени не терял. Уже оттяпал полствола у приземистой, но крепенькой яблони с обломанной снарядом кроной. Не успел он приладить к колесу пулемет, как серое предрассветное небо наполнилось гулом авиационных моторов. Гул нарастал из-за Буга. Оттуда, с левого берега, несколько часов назад батальон форсировал на лодках ледяную гладь реки. В расположившейся неподалеку Киндиновке еще гремели выстрелы. А может, соседи из гвардейской стрелковой дивизии решили с ходу, без передышки, войти в город. Судя по нарастающему в небе гулу, наземную операцию по освобождению Николаева решили поддержать с воздуха. И поддержку оказали немалую.