– Чара, сидеть!
В воздух ввинтилось несколько красных трассирующих очередей, пули просекли пространство горячими стежками, утонули в рыхлой плоти старых гор. Это была слепая стрельба – самая неопасная, самая беспомощная.
Следом из-за поворота, из снеговой пелены вытаяли несколько фигур, и тут же десантники, заваливая их, дали длинную пулеметную очередь.
Душманов сдуло, снег, кажется, стал валить еще сильнее и гуще – от него делалось холоднее, чем было на самом деле, от камней тянуло холодом, по коже начали бегать колючие неприятные букашки – мурашки не мурашки, червячки не червячки, а именно букашки – близкие родственницы сырого тяжелого снега, беспардонные, вызывающие боль и усталость; букашки бегали, ползали – каждая со своей скоростью, – не только по коже, они проникали внутрь, в мышцы, в кости, грызли плоть.
«Сейчас будет жарко, так жарко, что снег до земли вряд ли будет долетать – он прямо в воздухе начнет превращаться в воду».
Из-за поворота неожиданно оглушительно гавкнул гранатомет, снежная пелена всколыхнулась, раздвинулась покорно, пропуская черный проворный предмет, и в камнях, взбив тучу щебня, взорвалась граната. Вреда она не причинила, выстрел был пустым.
Следом снизу, откуда-то из-под снега, прозвучала автоматная очередь, стихла. Панков присмотрелся, разглядел внизу плоскую шевелящуюся фигурку, похожую на собачью, понял, что это ползет душманенок – в халате и в здоровой мужской чалме, нахлобученной на голову, словно горшок, – от страха палит в воздух, себя подогревает, хотел было смести юного правоверного парой выстрелов, но не стал: пусть пока ползет парень, пусть живет.
Чара приподняла голову, зарычала, предупреждая Панкова.
– Тихо, Чара, – сказал ей капитан, – я все вижу. Не зевну, не бойся!
Ему было жаль пацаненка, не хотелось стрелять в него – молодой еще, глупый, но, с другой стороны, самыми безжалостными, лютыми бывают именно такие «молодые и глупые». Абдулла – тому пример. И добра они никогда не помнят… Если им кто-то попадает в плен – издеваются, мучают лишь ради интереса, ради того, чтобы хотя б немного подняться над своими сверстниками, утвердиться. Эти юнцы с выцветшими намотками на котелках и ошалелыми от напряжения, страха и любопытства глазами – страшные, они страшнее взрослых и чаще взрослых нажимают на спусковой крючок автомата, чтобы отправить кого-то на тот свет.
Панков подцепил душманенка мушкой автомата, вздохнул сожалеюще; юнец, словно бы что-то почувствовал, неожиданно замер, потом стремительно развернулся и также плоско, бесшумно, почти невидимый в снегу, пополз обратно.