– М-мать твою! – выругался Панков, подполз к краю окопа, кое-как приподнялся на неслушающихся ногах, застонал. Высунул перед собой ствол автомата, потом высунулся сам.
Сбоку к нему подползла Чара, тоже оглушенная, заскулила, прижимаясь к ноге Панкова. Застава горела, огонь бушевал в столовой, злыми красными языками взметывался над дощаником, в котором располагалась казарма, уже почти расправился со слесарной – сожрал ее буквально в несколько секунд, заодно ел и тупорылый «газ», стоявший рядом, который каждую неделю ремонтировали умельцы; машина уже отработала свое и ее надо было не чинить, а с крутого каменного откоса сбросить в Пяндж.
Людей не было видно – все находились в окопах. «А что было бы, если бы я уступил Бобровскому?» – подумал Панков, глянул на часы. На часах стрелки показывали всего десять минут третьего.
Светло было, как днем. Автоматная стрельба еще не раздавалась – пока грохотали «эресы». Бетонная рубашка, защитившая командирский окоп, в трех местах была расколота. Панков оглянулся: как там радист со своей техникой? Связист, сахарно-бледный, с плоским опрокинутым лицом, сидел в противоположной стороне «опорного пункта» и суетливо ощупывал руками рацию, проверяя, цела она или нет. Из ноздрей у него вытекли две страшновато резкие, выглядевшие почти черными, струйки крови, застыли на белой мертвой коже.
– Жив? – выкрикнул капитан.
Радист вместо ответа потряс головой, словно вытряхивал что-то из ушей. Раз трясет котелком, значит, на этом свете парень находится, не на том.
– Жив? – снова выкрикнул капитан, ему важно было привести связиста в себя, услышать ответный выкрик, застонал, разворачиваясь всем корпусом к этому пареньку, пришедшему на заставу вместе с Панковым – безотказному, тихому, «рабоче-крестьянскому» сыну, взятому в пограничные войска из маленького городка под Тулой. – А, Рожков?
Рожков поковырял пальцем в одном ухе, потом в другом и неожиданно расплылся в бесцветной неверящей улыбке:
– Жи-ив!
– А связь? Связь есть? Рация работает?
– И связь цела, товарищ капитан. Должна работать!
– Настраивай машину, связывайся с отрядом. – Панков вновь помял пальцами позвоночник, морщась от простреливающей до ботинок боли, подтянул к себе ноги, – отметил радостно: отошли лапы, уже подтягиваются, если дело так дальше пойдет, минут через двадцать он уже бегать сможет, – приподнялся на руках, снова выглянул из «опорного пункта».
Земля горела. «Эресы» продолжали рваться на заставе, но уже жидко, – ковром, как в первые два раза, их перестали накрывать, – вон хлопнулся один снаряд, заискрился ярко, выбивая слезы из глаз, будто электросварка, вон в землю врезался второй.