— А почему? — Рис снова зевнул.
— Ну, во-первых, никто не знает, где находится этот Дом Богов и существует ли он вообще. А во-вторых, если он где-нибудь и может существовать, то только поблизости от Нераки, а Нерака — нехорошее место, очень нехорошее место. И в-третьих, если Дом Богов недалеко от Нераки, то это значит, что туда очень далеко идти — это на другой стороне континента, и путь туда займет у нас месяцы, а может быть, и годы…
Паслен остановился.
— Рис? Рис! Ты меня слушаешь?
Рис не слушал. Он сидел, прислонившись спиной к стене и опустив голову на грудь. Он спал, крепко спал, так крепко, что голос кендера и даже пара толчков не смогли разбудить его.
Паслен вздохнул, поднялся, подошел к девочке и присел на корточки, чтобы как следует рассмотреть ее. Она совершенно не походила на Богиню. Она походила на мокрую крысу. Паслен снова ощутил приступ ужасной печали, которую чувствовал при виде Мины, взрослой Мины. Ему это не понравилось, и он, утерев глаза и нос рукавом, снова исподтишка взглянул на Риса.
Его друг все еще спал и, очевидно, должен был проспать долго. Достаточно долго, чтобы Паслен успел поговорить с девчонкой — кем бы она ни была — и сказать ей, чтобы она шла в процветающий город под названием Дом Пирогов, и шла самостоятельно. Причем отправляться ей следовало немедленно и тихо, чтобы не разбудить Риса.
— Эй, ты! — громким шепотом позвал неизвестную Паслен и протянул руку, чтобы разбудить ее.
Но рука его застыла в воздухе. Когда кендер представил, что сейчас дотронется до ребенка, пальцы его слегка задрожали и он отдернул руку. Он продолжал сидеть на корточках, не сводя пристального взгляда с Мины и пожевывая губу.
Что он увидел? Что отличало ее от остальных смертных? Что отличало ее от мертвых, которых он встречал, с которыми разговаривал? Чем она отличалась от неумирающих? Паслен пристально смотрел на ребенка, и по щекам его снова покатились слезы. Он видел красоту, совершенную красоту. Красоту, с которой не мог сравниться самый прекрасный и величественный рассвет, рядом с которой сверкающие звезды казались тусклыми и бесцветными. При виде этой красоты сама его душа, казалось, застыла в благоговейном трепете, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть чудесное видение. Но не физическая красота девочки заставила сжаться его сердце и вызвала на глазах слезы.
Ее красота была скрыта под безобразием. Она была запятнана кровью, закутана в покрывало смерти и разрушения. Зло, страх и отвращение застилали ее истинный облик.
«Она действительно Богиня, — произнес кендер про себя. — Богиня Света, творившая ужасные вещи. Я знал это с самого начала. Я просто и сам не понимал, что знаю это. Вот почему я каждый раз плакал при виде нее».