К западу от Восьмой авеню магазины уже не работали, и витрины скрылись за металлическими жалюзи.
Давно уже сгустились вечерние сумерки, но небо озарялось ложным рассветом — отсветом огней города, отражающихся от реки. Этот пестрый занавес продержится до самого утра.
— Привет, милок, как насчет того, чтобы приятно провести время вдвоем?
К западу от Восьмой авеню детей уже уложили спать. Отцы семейств поглощали горячий ужин, сидя в старых, потертых креслах, все еще не отошедшие от тяжелого трудового дня в посыльной службе, на складах или в ресторанах. Или же у них из головы еще не выветрился хмель от долгих часов пребывания в барах и пивных, где они проводили день в бесконечных разговорах, спорах, смеясь и недоумевая, как им удалось прожить целую жизнь, так и не познав любви и счастья. Кто-то снова возвращался в бары после угрюмого ужина с молчаливой женой и шумными детьми.
В крохотных квартирках женщины мыли пластиковую посуду, усмиряли детей и сокрушались по поводу очередного роста цен на продукты, при этом болезненно завидуя физической форме, одежде и проблемам тех, кого показывали по телевизору.
В такую жаркую ночь в каменных мешках невыносимо душно, но дома здесь старые, и электропроводка не способна выдержать кондиционеры. Большинство квартир было наполнено гулом вентиляторов, но кое-где отсутствовало даже это.
— Я болен. Мне никак не удается найти работу. Честное слово.
К западу от Восьмой авеню у каждого крыльца сидели кучки людей. Яркие красные точки тлеющих сигарет двигались ко ртам и обратно. Свет фар проезжающих мимо машин отражался янтарем в пивных бутылках, звенящих о бетон ступеней постоянно изменяющимися тонами по мере того, как в них убывало содержимое. Голоса громкие настолько, чтобы только перекрывать шум транспорта на Вест-сайдской автостраде, по которой тысячи машин спешили покинуть город, даже в этот поздний час.
— Дайте четвертак на пропитание! Угостите сигаретой! Ну да ладно, все равно, спокойной вам ночи. Да хранит вас бог!
В окнах жилых домов мерцали отсветы от экранов телевизоров, и часто они были не голубыми, а бледно-серыми, от допотопных черно-белых аппаратов. Многие окна оставались совершенно темными. В некоторых резким светом горела одинокая лампочка без абажура, и на ее фоне вырисовывалась неподвижная голова, уставившаяся на улицу.
— Что ты хочешь? Есть «крэк», «снежок», травка, «скорость», любые калики. Если у тебя есть доллар, могу предложить клевую киску… Парень, у меня СПИД, я бездомный… Прошу прощения, сэр, гоните ваш бумажник, мать вашу…