– А кто этот несчастный юноша? – спросила Франческа, переводя разговор.
Несчастный юноша нервно прокашлялся:
– Граф Эльсвик, сударыня… Просто Джордж, – и мучительно покраснел.
– Боже! – в ее глазах отразился неподдельный испуг. – Британский лорд на цепи, как зверь! Какая низость. Впрочем, я не удивлена. Этот дон Анхиле просто образец законченного тупого мерзавца.
– Он обижал вас? – вскинулся Мак-Кент.
Цепь грохнула, напомнив о том, в каком он положении.
– Харди, дорогой, одинокую женщину обидеть почти невозможно, – быстро улыбнулась Франческа. – Она слишком беззащитна и слаба, чтобы позволить себе роскошь быть обидчивой.
– Меня утешает только одно, – Джордж Эльсвик подергал железный пояс и неожиданно для себя улыбнулся в ответ. – Если меня держат на цепи, значит, считают опасным зверем. В некотором роде мне это даже льстит.
Однако женщину не обманула эта мальчишеская бравада. Прима итальянской оперы, синьорина Франческа Колонна была не только красива, грациозна и талантлива. Она была умна.
– Несчастный мальчик, – она наклонилась вперед, и мягкие прохладные пальцы на мгновение коснулись щеки графа.
Франческа тут же отстранилась, но эта мимолетная участливая ласка неожиданно разбудила память. Джордж вспомнил Англию. Уэрствуд. У его невесты были такие же русые волосы, только без рыжего оттенка.
И она никогда не позволяла себе ничего подобного. Эльсвик приписывал это отцовской строгости и природному здравомыслию нареченной. А сейчас вдруг подумал… Она разговаривала с ним всегда неизменно мягко, поскольку была добра, но от этой доброты веяло холодом. И Джордж Эльсвик впервые подумал, что, похоже, мисс Нортон его всего лишь терпела.
Глава пятая
Франческа Коломбо
Карибское море, июль 1686 года
Море бывало разным. Золотисто-зеленым в погожие дни, когда в прозрачной глубине можно было разглядеть косяки снующих рыбок; в темные ясные ночи оно было похоже на кусок лионского бархата, расшитый серебром, и неразличимо сливалось с таким же иссиня-черным, неестественно близким небом. Шторм сводил лик моря морщинами, и тогда оно становилось опасным и непредсказуемым. Впрочем, оно всегда было таким.
Даже когда штиль разглаживал, успокаивал суровое лицо, оно добродушно, слегка извиняюще улыбалось, торопясь отблагодарить за терпение и морскую сноровку свежим бризом. Но над серебристой гладью появлялся стремительный острый плавник, и сердца рыбаков сжимал страх. Акулы. Отец называл их душами потонувших пиратов…
Женщина старалась не вспоминать прошлое. Сейчас ее звали Франческа Колонна, и ей рукоплескала самая взыскательная публика Италии и Франции. Она научилась принимать цветы и комплименты и вежливо, но твердо отказывать поклонникам. Ну а то, что петь со сцены – значит тешить дьявола – в это она никогда особо не верила, не смотря на заверения святых отцов.