А тут — флаг. С серпом и молотом и с золотыми буквами на алом фоне: «Победителю соцсоревнования». И пятиконечные звёзды на стенах.
— Это что, сатанинские пентаграммы, как у Космоса? — Сайгон с тревогой поглядывал на толпу, собравшуюся у края платформы. — Религиозные фанатики или типа того?
— Дите. — Че посмотрел на него покровительственно. — Просто власть захватили коммунисты. И сейчас у них митинг, то есть промывка мозгов несознательного населения. А чтобы люди не разошлись, за ними автоматчики приглядывают. Под прицелом как-то сразу идеологией проникаешься…
— Значит, надо договариваться с коммунистами.
— Легко. Они нас к стенке поставят, вот и весь договор… Откуда они взялись только… Кто бы мог подумать? Помните, когда-то в торце станции барельеф Ильича был — убрали. Из пилонов выковыряли бронзовые флаги с цитатами. А теперь, выходит, всё обратно?
От его слов команданте поморщился, как от зубной боли, а ковбой-мародёр схватился за револьверы, которыми без патронов можно было разве что шишки на лбу набивать.
— И на кой им Театральная сдалась? — тупо спросил Сайгон.
— Есть у меня теория, — поведал Че. — Видишь, какого цвета стены? Красный гранит. Редкая порода. Где-то под Житомиром добывали, а другого такого месторождения нет. Этим самым гранитом стены Мавзолея в Москве облицованы. Того самого, где Ленин лежит. Москвы нет, Житомира нет, Ленин помер…
— Одно расстройство, в общем, — подытожил Фидель.
— Но! — продолжил Че. — Осталась ностальгическая станция в киевской подземке. Может, она для коммуняк как реинкарнация Мавзолея? Может, они ее захватили, потому что тут должно случиться второе пришествие Ленина?
— Может, отсюда открывается пространственный портал в Мавзолей? — поддержал Фидель и ухмыльнулся.
Сайгон не знал, кто такой Ленин, и очень приблизительно представлял себе Мавзолей. В школе он не очень-то увлекался историей, а школа еще когда была!
На станции царило запустение. Разруха… Что-то случилось — и вся налаженная жизнь поломалась. Мусор на платформе, в нём копошатся крысы… Не боятся человека. Такого Сайгон не видел даже на брошенной людьми Шулявской…
Здоровенный бугай, вооружённый дробовиком, внимательно осматривал толпу.
— Эй, старик! Да, ты! Дуй ко мне, кому говорят?! Все работают на благо коммуны, один ты… — Этому борову чем-то не понравился божий одуванчик лет шестидесяти, возраста по меркам метро более чем уважаемого.
На каждой станции есть такие обломы типа здешнего бугая, не умеющие и не желающие палец о палец ударить, но дико охочие до власти. Сайд на Вокзальной, Болт на Святошине. Люди всегда и везде одинаковые. Хоть капитализм с человеческим лицом, хоть отмена частной собственности — ничто не способно изменить сути хомо сапиенса: желания набить брюхо, ничего не делая, и стойкой тяги унижать всех, кто слабее. Просто у одних это ярче выражается, а другие умеют упрятать свою сволочную природу поглубже.