— Папа? О господи! — воскликнула Чесса в ужасе.
— Нет, мой другой дедушка.
— Другой?..
Чесса ошарашено взглянула на Ника. С его лица быстро сбегала краска. Он не отрывал глаз от лица всхлипывающего ребенка.
— Что именно сказала тебе эта леди?
— Что дедушка в госпитале. Сказала, что мы должны поехать туда, папа. Прямо сейчас. — Слезы хлынули из глаз Бобби. — Пожалуйста, папа, пожалуйста! Не дай ему умереть!
Из-за стерильно белых стен долетали рокот голосов, отрывочные слова, позвякивание инструментов, звонки телефона, смешиваясь с попискиванием медицинского монитора, установленного около кровати отца. Ник с трудом узнал его. Бледное лицо с ввалившимися щеками и побелевшими губами. Человек, которого он когда-то звал «па», походил сейчас скорее на труп. Ник не отводил от него глаз, пытаясь отыскать в своей душе эмоции, какие должен испытывать сын в такой момент. Абсолютно ничего. Ни ненависти, ни отчаяния. Одна пустота. Несмотря на жестокие слова, которые он услышал много лет назад. Ник знал, что это его родной отец, тот, благодаря кому он появился на свет. Он понимал, что должен хоть что-то чувствовать, но не мог. Ник выпрямился и отодвинулся немного от кровати, задев металлическую капельницу, с которой подавался питательный раствор прямо в вену, поддерживая жизнь в этом скелетообразном теле. Лу Парселл повернул голову, медленно и болезненно, пытаясь увидеть нечто ускользающее. Его губы беззвучно шевелились, и наконец появились слова:
— Привет, сын.
— Привет, па.
Лу напряженно всматривался в Ника, пытаясь убедиться, что человек около его кровати не является призрачным фантомом.
— Не думал, что ты придешь. И не винил бы тебя.
Ник удивился, какую боль причинили ему эти слова. Тяжелый ледяной ком появился у него в груди.
— Как ты себя чувствуешь?
— Плохо.
Это был глупый вопрос, без сомнения.
— Врач говорит, что ты выкарабкаешься.
— На этот раз мне нужна новая печень.
Ник уже знал об этом.
— Ну что ж, трансплантанты — нормальное явление в наши дни.
Тонкие губы сложились в нечто, похожее и на улыбку, и на гримасу.
— Никто не станет тратить хорошую, здоровую печень на старого пьяницу.
Это было сказано достаточно едко, чтобы заставить Ника вскинуться:
— Так прекрати пить.
— Легче прекратить жить. — Лу закашлялся, вздохнул и прикрыл ненадолго глаза. — Мне незачем жить с тех пор, как умерла твоя мать. У меня никого не осталось.
Боль в груди Ника внезапно обострилась. Он почувствовал, что задыхается, и ухватился за спинку кровати. Все тело его содрогнулось от обжигающего чувства горечи, мучившего его.