- Куда же она уходит? - ласково отвечал он. - Она не может уйти без меня, а я же здесь...
Да, он был здесь. Открывался занавес, и на сцену, вздымая овации, победно входил, вплывал, врывался этот флагман, этот линкор, в кильватере которого барахтались шаланды авторов, до чьих суетливых страданий публике не было никакого дела. Иногда мне казалось, что ей, публике, вообще не важно, ч т о он говорит. Ей важно, что это говорит о н.
Возможно, это было справедливостью высшего порядка.
У меня есть уникальная афиша - предмет гордости, а больше стыда. Уникальная потому, что моя фамилия на ней красным, а его, Райкина, - синим. Это было давным-давно в Ленинграде, у меня чуть ли не первый авторский вечер. И я - молодой, тщеславный осел! - попросил его принять участие, почитать что-нибудь из будущего спектакля. "Вечер Михаила Мишина с участием Аркадия Райкина" - так я себе это представлял. Ужасно радовался, что он согласился.
И вот вечер. Все катилось более или менее нормально, я что-то там читал, артисты выступали, зал посмеивался, пару раз похлопали. А потом на сцене появился он. "С участием!.."
Назавтра мне звонили: "Говорят, ты вчера выступал на вечере Райкина..."
"Райкин" - это открывало двери. Фамилия - пароль. Лицо - пропуск.
Куда только не ходили, о чем только не просили от его имени! "Билеты на Райкина" - это была твердая валюта, в течение полувека не знавшая девальвации. Ибо в течение полувека ни на одном спектакле с участием этого человека не было ни единого пустого стула.
Назовите второй такой театр!
Слава - до анекдотов.
Один ворвался перед спектаклем:
- Товарищ Райкин, умоляю! Я сам с Киева, а билетов нет, я тут уже двое суток сижу!
Райкин даже испугался:
- Да? Ну, ничего, сейчас я попрошу, вас посадят, может быть, в оркестровую яму...
Тот кричит:
- Да не, вы не поняли! Мне ж до Киева билет надо!..
Достали ему билет.
Переход от полной любви к полному ее отсутствию у него мог быть мгновенным и непредсказуемым.
День сдачи "Его величества" то ли главку, то ли министерству. Он сплошной нерв. Все плохо, вокруг все - бездельники. Тотальный заговор халтурщиков и тупиц. Спектакль провальный, жуткий, самый худший из всех его спектаклей. Это говорится так, что каждому ясно: именно из-за него спектакль такой вот жуткий и провальный.
За час до начала сижу у него в уборной, делаю последнюю попытку уговорить его выбросить первую сцену. Она мне никогда не нравилась, к тому же она очень длинная. а спектакль и так идет больше трех часов. Вроде убедил! Он как-то даже успокаивается, говорит, хорошо, что ты меня уговорил, я и сам так думал.