Отец Джерома не был выдающимся писателем. Но, по-видимому, после смерти писателя всегда наступает момент, когда кто-нибудь решает, что стоит написать письмо в "Таймс литерери саплемент" с сообщением о подготовке его биографии и о желании ознакомиться с любыми письмами, документами или выслушать любые истории от друзей умершего. Большая часть биографий, конечно, так никогда и не появляется (интересно, не является ли все это тайной формой шантажа и не старается ли потенциальный автор биографии или диссертации найти таким образом средства, чтобы закончить свое образование в Канзасе или Ноттингеме). Но Джером, будучи дипломированным бухгалтером, был далек от литературного мира. Он не понимал, что угроза была на самом деле ничтожно мала и что опасный для кого-нибудь период, связанный с тайной его отца, давно прошел. Чтобы до минимума сократить элемент комизма, он иногда мысленно репетировал возможные способы объяснения гибели отца - совсем отказаться сообщить информацию было бы неверно, так как в этом случае биограф несомненно посетил бы его тетку, дожившую до преклонного возраста без каких-либо признаков слабости.
Джерому казалось, что существуют два возможных варианта. Первый подводил к несчастному случаю постепенно: слушатель был так хорошо подготовлен к моменту описания несчастья, что сама смерть наступала в действительности как разрядка напряжения. Главным препятствием для смеха в таком изложении всегда была неожиданность. Репетируя этот вариант, Джером приступал к рассказу довольно обычно.
"Вы знаете Неаполь и эти высокие жилые здания? Кто-то рассказывал мне однажды, что неаполитанцы всегда чувствуют себя в Нью-Йорке как дома, точно так же, как человек из Турина чувствует себя как дома в Лондоне потому, что река в обоих городах течет почти в том же направлении. Так о чем я? А, да... Неаполь, конечно... Вы не поверите, что держат на балконах этих жилых небоскребов в бедных кварталах - не белье, не постельные принадлежности, но, представьте себе, домашних животных, цыплят или даже свиней. Свиньи, конечно, от неподвижности быстро набирают вес". Он представлял себе, как к этому моменту потускнеют глаза его слушателя. "Я понятия не имею (а вы?), какой тяжести могут быть свиньи, но все эти старые здания несомненно нуждаются в ремонте. Под одной из таких свиней на пятом этаже рухнул балкон. Падая, она ударилась о балкон на третьем этаже и рикошетом отскочила на улицу. Мой отец шел в Гидрографический музей, когда на него упала свинья. Упав с такой высоты и под таким углом, она сломала ему шею". Это была поистине мастерская попытка превратить интересный сам по себе факт в обыденный.