– А-а, Саша! – слышу я. – Klamotten packen [Складывать манатки (нем.)], насколько я понимаю.
Мы ездим на звуковке посменно – я и капитан Михальская. Так скоро она не ждала меня.
– Майор рвет и мечет, Юлия Павловна, – говорю я. – Где Шабуров?
– Шабуров? Keine blasse ahnung! [Не имею понятия! (нем.) ].
Из приемника течет бархатный баритон генерала Дитмара, берлинского военного комментатора. Германская армия не отступает. О нет! В районе Ленинграда – эластическая оборона, выпрямление фронта.
"Вас обманывают", – написано по-немецки на листке бумаги рукой Юлии Павловны. Клочки смятой бумаги на табуретке, служащей письменным столом, на полу, на ларе. Пепельница набита окурками. Михальская пишет листовку.
Сочиняя листовку, она накуривается до одури, ругается по-немецки и отвечает всем тоже по-немецки.
– Десять начал! Кошмар, Саша. Verflucht![Проклятье! (нем.) ] Михальская – абсолютная дура.
Она берет еще папиросу. Со смехом в узких карих глазах она смотрит, как я зажигаю спичку.
– Ой, не так, Саша!
Недавно я чуть не спалил ей брови. Я очень неловок со спичками, они ломаются у меня или гаснут. Со стороны это смешно, разумеется.
Я не курю. Коробок, который у меня в кармане вместе с пачкой "Беломорканала", для нее.
Михальская с нами недавно, месяца три. Когда майор Лобода предупредил нас, что в "хозяйстве" будет женщина, я ждал увидеть юное создание в гимнастерке, студентку с филологического, этакую круглую отличницу, гордую и наивную. Мы все, однако, готовились к ее приезду.
Я побрился, начистил пуговицы. Вошел невысокий танкист в ватнике, не по росту громоздких шароварах, приложил руку к огромному кожаному шлему и отрекомендовался капитаном Михальской.
У нее есть еще одно звание, невоенное, – кандидат филологических наук. Знает пять языков.
В танковой дивизии Михальская ездила в "звуковом" танке, у нас она летала: да, поднималась на самолете над немецким передним краем и кричала оттуда, с высоты, в микрофон.
Штабные машинистки прозвали ее "Юрием Павловичем". За шаровары и кирзовые сапоги. Им невдомек, что Михальская – наша гордость. Мы все гордимся ею, а я…
Нет, об этом не надо!
Сучки, комья мерзлой земли застучали по крыше звуковки. Ударило ближе.
– Всю ночь сыплет. Ну так что же вы молчите, Саша? Выкладывайте.
– А вы в курсе?
– Отнюдь. – Она улыбнулась. – Майору, очевидно, понадобилась поэтесса?
Поэтессой ее называет наш майор. Стихов она не пишет. Но в обращении к немцам любит вставить цитату из Гете или из Гейне. Что особенно удалось Юлии Павловне, так это новогодняя передача. Очень уж трогательно напоминала она о семьях, покинутых в Германии. В ту ночь крутили еще пластинки с праздничными немецкими песнями – их принес с собой саксонец-антифашист.