Саксонец сидел у проигрывателя, беззвучно плакал и ронял слезы на кружившуюся пластинку, на золотую дорожку от лампочки, дрожавшую на ней. Песня о елочке, о зеленой елочке с игрушками неслась через траншеи, через воронки, надолбы, неслась над позициями дальнобойных пушек, бивших по Ленинграду. В ту ночь они безмолвствовали. Голос Михальской призывал солдат и офицеров вспомнить своих жен и детей, переходить к нам ради их будущего.
Так она ничего не знает! Шабуров, значит, не сказал ей. Ему, положим, горя мало. Он заявит, что отвечает за технику, прочее его не касается. И прибавит свою любимую фразу, ставшую у него привычной в последнее время: "Одним фрицем меньше".
– Неприятная история, Юлия Павловна. К нам шел перебежчик… И не дошел…
– Фу, черт! Как же?..
Знал я немного. Наш разведчик наткнулся на немца, на раненого немца, и приволок его уже мертвого. А потом выяснилось: немец направлялся к нам. С нашей листовкой. Она была зажата в его руке.
– Да, печально. – Обжигаясь, я допивал чай. – Один-единственный перебежчик из Саморядовки…
В Саморядовке засело тысячи полторы немцев – остатки разбитой авиаполевой дивизии. Поток нашего наступления вот-вот охватит их. Им худо в Саморядовке, они в котле. Но не уходят, вцепились намертво.
– Скверно, Саша! Майор, бедняга, в отчаянии? – Михальская выдохнула комочек дыма. – Честное слово, я ничего не знала.
– Шабуров невозможен.
– Да, тут я пас, Саша. Майор просил меня повлиять на него. Меня! Святая наивность!
– Теперь отдохнете, – сказал я.
– Вы комик, Саша! Я разве к тому?.. – Она с силой воткнула окурок в пепельницу. – Пустяки это, и не хочу я отдыхать.
– Придется, Юлия Павловна, – ответил я. – Донесение приказано послать с вами.
Командира разведроты я узнал издали: кубанка набекрень, белый войлочный башлык на спине, поверх полушубка. Кто еще, кроме разведчиков, с таким лихим озорством нарушает форму! Офицер, должно быть, только что проснулся. Он месил снег кривыми ногами кавалериста, нагибался, хватал его пригоршнями и растирал красное лицо.
– Солдата тягать нечего, – сказал он недружелюбно, выслушав меня.
– Да я вовсе не намерен тягать, – запротестовал я.
– Ну и все! – Он сбил с ладоней снег. – И башку ему нечего дурить. Не позволю!
– Товарищ…
Башлык закрыл его погоны. Он был старше меня по званию, я угадывал это по тону. Он зашагал к землянке. И у самой двери вдруг словно вспомнил про меня.
– Эх, солдат-то какой, вы бы знали! – проговорил он совсем другим тоном. – Солдат, как бы выразиться… только мышей не ловит… Эх!